Бразервилль - Глаза слижут лоси (сборник)

Пойми! – Умолял собеседник с отёчностью Квинке,
Мусоля сигару так, будто бы ждал эшафот, —
Когда навсегда разрываются две половинки
Бывает, что третья, взращённая ими, живёт;

Надежды, мечты, всё, что было заложено ими
В Бездонную Космоса, делает гибельный вдох.
И Нечто, лишённое связи, умершее, в гриме
Преследует пары влюблённых, как чёрт выпивох.

Им движет не месть и не зависть, но холод разлуки.
Два любящих сердца – до Бога бесплатный трамвай».

Я долго смотрел на окурок табачной гадюки
И надпись на столике пеплом:
«Коллега, бывай».

Шатаясь блёклым вечером под окнами коморок,
С хроническим неврозом и с мимикой «лимон»,
На улице Вернадского у дома номер сорок
Споткнулся о булыжник и вляпался в дерьмо.

Любой мог опардониться. Во тьме души столовой
Взбурлили огорченья и прочий негатив;
Без прежней обречённости, большое злое слово
Я гаркнул миномётом, обиды испустив.

По улице Вернадского, вдоль дома номер сорок
Иду, спустя неделю, просторный как депо,
А слово одичавшее, мохнатее Трезора,
Шугает пешеходов и делает бо – бо.

Прикинувшись бесчувственным, я спас на ляжке кожу.
Что будет завтра, если сегодня повезло?
По улицам – прелестницам шагать боюсь – скукожусь,
Расставив уйму добрых изящных чудо – слов.

Мы на краю, на стартовой черте.
Зачем нам куча личностных проблем?
Наскучь, родная, до седых чертей,
И я тебе до язвы надоем,

Иначе – будет дикий невозврат,
Иначе будет боль и будет мрак,
И головы на кольях будут в ряд.
Давай представим, я совсем дурак.

Обрыдну так, что выгонюсь взашей,
Пульни с балкона грустный чемодан,
Чтоб он, как несчастливый из вещей,
Скончался на моих руках от ран.

Заметишь слёзы – флаги, стрекоза,
Проверишь, громко зубками скрипя,
Как я пойду понуро на вокзал,
Неся с собой частичный труп себя.

Мы будем с ним скитаться по земле,
Я никогда его не схороню.
Я не вернусь, кричи, читай Рабле,
Штудируй Фрейда, Кафку и Камю.

Он станет ближе всех моих друзей,
Которых я покину навсегда.
Забросив этой жизни карусель,
В обнимку с ним замёрзну в вечных льдах.

И, если ты мою отыщешь нить,
Причалишь посмотреть, как важный дож,
Меня от чемодана отличить
Не сможешь, не узнаешь, уплывёшь.

Марширую по брусчатке поздней ночкой.
Фонари передают меня друг другу
Сожалея, что не могут в одиночку
Тьму души моей рассеять по округе.

Тьма вкусна, она вкусна как бутерброды,
Привыкаешь к ним и всё, прощай, желудок.
Жду момент, когда втяну её до рвоты,
Чтоб на дне открылось поле незабудок.

Тишина стоит, лежит, ползёт и душит.
Руку вытяни и – хвать! – её за косы.
А затем её расслабленную тушу
Приноси в места скандалов и вопросов.

Я бы тоже лёг в морозец на брусчатку
Как те двое, как им кажется, влюблённых.
Я шагаю? Может, я иду вприсядку?
Чёрт возьми, а фонари – дубы и клёны,

Под подошвой дышит тёплая лужайка,
И ступаю я, должно быть, не подошвой,
А босой ногою. Солнце. Лето. Жарко.
Лучше там побуду.
Я прилягу.
Можно.

Подари мне себя кусочек,
Спору, пазлик, деталь, чешую,
В колыбели безглазой ночи
Я тебя из неё отращу.

Ты уже раздавала многим
Просто так, безо всяких причин,
Я ж – прошу, как безногий – ноги.
Подари. Поколдую в ночи,

Соберу и оставлю целой,
Разорву с формой подлинной нить,
А разросшийся твой мицелий
Буду в тайной кладовке хранить.

И теперь: кто из вас живее?
Эх, судьба, разлучи нас и склей.
Опасаюсь, таки поверю,
Что дорощенная –
милей.

Мучительно выдавливал тебя из себя:
Сначала мыслей пляшущие тёплые изнанки,
За ними – всё телесное: от лика до пят,
Отхаркивал, вычихивал, выплёвывал останки;

Они за жизнь цеплялись, висли на бороде,
Не веря в расставанье с инфицированным сердцем.
Ты чуяла, шпигуя собой мягких людей —
Мятежник ускользает в леса от рабовладельца.

Иссякнув, осмотрелся: нет костей и заноз?
Иначе снова вызреешь во мне, затянешь в омут.
Слоняюсь по бульварам и мусолю вопрос —
Что лучше: пустоту лелеять или гематому?

Через форточку в дом лезут воздух и хаос,
У меня на столе мыши книги погрызли,
От меня здесь почти ничего не осталось:
Оболочка и парочка сплюнутых мыслей.

В предыдущий сеанс открывания двери
Я ушёл за дождём, до сих пор не вернувшись.
Сколько вёрст я уже сапогами отмерил,
Может, слился с дождём, позабыв прежний ужас.

Тощий ветер влетел, зацепив листик с полки,
Закружил и метнул в криволюстрые очи.
Из углов тишина смотрит раненным волком,
По листочку бежит мой размашистый почерк.

Не могу разобрать. Ветер, глянь, ты глазастей,
От меня здесь уже только вмятины в кресло.
Выдуй из дому вон.
Вспомнил, там было: «Здрасти,
Я ушёл за дождём. Буду к осени. Честно».

Затаился, сижу водолазом на дне
Под чернеющим дном корабля,
В череде взбаламученно – илистых дней
Кто – то сверху не любит меня;

Капитан, или кто, кроет мне кислород,
Пуповину жуёт, веселясь,
Дескать, ты – молодец, но уж больно – урод,
И душа – не душа, а – карась.

Я хочу разглядеть все красоты на дне,
Но вокруг только пляшущий ил.
Эй, дружище, тебе c аквалангом видней,
Может, кто – то тебя полюбил?

Подскажи, косяки перламутровых рыб
Разрезают звенящую синь?
Мне стоять здесь одной из задумчивых глыб
Дольше вахты, старпом, не проси.

Может быть, я один под пятой корабля,
Ну а сколько таких кораблей?
Может быть, незнакомый мой друг, и тебя
Извозили в печали и мгле.

После схваток река мне раздвинет волну.
Я оставлю привычную муть,
Поднимусь и в лицо бедокуру взгляну,
И скажу что – нибудь, что – нибудь…

Сегодня опять проснулся не весь —
на постели: шея, голова и надежд шарф,
на люстре рука, и, кажется, пресс.
Может, остального не было ни шиша?

А ты на постели есть вообще?
Ни одной детали: ни души, ни глаз. Ушла,
оставив меня, одну из вещей?
Пригляделся.
Вот: кусочку сердца поёт мгла.