Инна Александрова - Salus populi suprema lex est. Благо народа – высший закон (сборник)

Недавно читал очередной социологический обзор. Пятая часть наших людей считает, что Сталин был «мудрым руководителем». Только он в условиях острой классовой борьбы, внешней угрозы смог победить нашу всеобщую расхлябанность. Люди полагают, что народ никогда не сможет обойтись без руководителя такого типа, и рано или поздно он придет и наведет порядок.

Я так не считаю. Думаю, что сталинская машина, рухнувшая в 1991-92 годах, идет ко дну. И вместо того, чтобы быстрее ее сбросить и не дать всплыть, судорожно цепляемся за обломки. Общество будет расплачиваться за это цепляние. Вот потому соседние народы и бегут от России как от чумного барака, а мы, вместо того, чтобы задуматься, почему это происходит, еще сильнее натягиваем на себя чумные вериги. Забывать всё плохое – свойство человеческой психики, а если бы почаще вспоминали, сколько миллионов положил «великий» до войны и во время ее, мало бы не показалось. Но цена человеческой жизни у нас никогда ничего не значила.

Конечно, можно сказать, что нас обманывали. Но сколько же можно позволять обман? И, если честно посмотреть, то не сами ли напрашивались и напрашиваемся на этот обман? Не сами ли поддерживали и поддерживаем тот режим, что растирает в порошок, в пыль личность? Не сами ли подхалимствуем перед режимом? Не сами ли стремимся к обманной лжи? Хорошо сказал поэт:

И коррупция началась не сегодня. Сталин был ее соучастником. Именно при нем были введены «синие пакеты» – конверты, в которые вкладывали деньги партаппарату за то, чтобы молчали и проводили политику генсека. В этих конвертах были суммы, далеко превышающие официальную зарплату.

При Сталине были установлены спецпайки, спецстоловые, спецбуфеты, спецмагазины, спецполиклиники, спецбольницы, спецателье. Идеалисты-большевики потихоньку уничтожались. Выживали циники. А разве в последующем было лучше? Даже у Хрущева, которому можно многое простить за то, что повыпускал политзаключенных, руки были по локоть в крови, когда он был первым секретарем партии на Украине. А сентиментальный, целующийся, плаксивый, но хитрый Брежнев? Разве не он двинул войска против Чехословакии? Разве не он затеял бессмысленную войну в Афганистане? А любитель джаза и стихов Андропов? Разве не при нем людей, чуть уходящих мыслями в сторону, сажали в психушки?

Нет, партия, столько раз распинавшая своих лучших представителей-идеалистов, партия, не покаявшаяся в своих преступлениях, не заслуживает никакого уважения и снисхождения. И я вместе с ней…

В суворовском – не понимавший ничего дурачок, как и все, – очень хотел стать комсомольцем, а потом коммунистом. Идеи мировой революции, грезы социализма и коммунизма вдалбливались глубоко и тщательно. Идеи казались прекрасными, радужными, зовущими вперед. Но… уже во время службы в Германии, о чем расскажу дальше, понял: идеи – одно, конкретная партия, ее дела, ее члены – совсем-совсем другое. Однако, служа в армии, не мог быть вне партии: не поняли бы. А потому – по накатанной дорожке…

Окончательно определился, что такое парторганы, уже в Калининграде, работая в милиции. Тут увидел и на собственной шкуре ощутил все двойные стандарты. Но жить надо было. А потому – как все…

Кто-то может спросить: зачем об этом говорю, вспоминаю? Надо, надо, хоть и поздно, говорить правду. Может быть, это от чего-то предостережет потомков.

Теперь снова возвращаюсь к окончанию елабужского училища. Это были месяцы «разборок» с Берией. Берия был нашим министром и вдруг мы увидели, что его портрета нет среди портретов членов политбюро. Первокурсники уже рвали этот портрет на ветошь для протирки оружия. Узнаем: Берия – враг народа, шпион. Поверили? Конечно. Тогда верили всему. Сомневались единицы. Втихомолку, про себя…

Уничтожение Берии лично нам тогда навредило: задержали на целый месяц с выпуском. Наши офицерские кителя пылились в каптерке, с нами не знали, что делать. Наконец, пришел приказ: произвести выпуск, училище расформировать и на его базе создать школу милиции. Она, кстати, существует и по сию пору. Нас, шестнадцать бывших суворовцев, направили в распоряжение Киевского военного округа внутренних войск. По наивности полагали, что останемся служить в Киеве, но черта с два: в Киеве хватало «сыночков». Нас ждали крутые места: послали служить в настоящую «горячую» точку. «Горячей» тогда была Западная Украина.

Вместо Киева оказался в городке Копыченцы Тернопольской области. Конечно, это была не Украина. Это была бывшая Польша с полным набором польских ценностей: костелом, ратушной площадью, маленькими кирпичными домиками, крытыми черепицей и увитыми диким виноградом, колокольным звоном. Места потому считались «горячими», что в окружающих лесах, в схронах прятались бандеровцы. Кто они такие, сейчас объясню.

После войны еще долго на территории Украины, Белоруссии, Литвы действовали банды. Чего хотели эти люди и кто они такие? Это были украинцы, белорусы, литовцы, которые не хотели установления советской власти в тех краях, в которых жили. Они препятствовали этому всеми возможными средствами: подрывали мосты, устраивали взрывы в городской и сельской местностях, но еще – уничтожали тех, кто сотрудничал с Советами. Уводили у крестьян скот, забирали имущество. Диверсионные акты совершали в основном в сельской местности, маленьких городках. Их цель – восстановить людей против устанавливаемого режима. На Украине это была Украинская повстанческая армия – УПА. Действовали и ОУНовцы. ОУН – организация украинских националистов. Фашистское объединение. Они боролись против воссоединения Западной и Восточной Украины. Считается, что к началу пятидесятых годов остатки ОУНовцев были ликвидированы, но это было не так. Возглавлял борьбу Степан Бандера, которого все советское время считали лютым врагом и которому теперь на Украине поставили памятник. В то время, когда я оказался в Копыченцах, то есть в самом конце пятьдесят третьего года, разрозненные группы бандеровцев еще оставались, и наша задача состояла в их уничтожении. Часть наша находилась за городом, а мы, трое молодых офицеров-холостяков, поселились в городе у польки, которая сдавала горницу с полным пансионом. Платили ей оговоренную сумму, а кроме того, должны были обеспечить углем. Кровати были застелены чистым бельем, еда подавалась на белоснежной скатерти – господа офицеры! – но порции были настолько микроскопичны, что через час в животе урчало и в магазинчике при части приходилось покупать хлеб, а если были деньги – пряники.

Хотя в городе не было происшествий, ходили все время с оружием – пистолетами – и это ко многому обязывало. Работу заканчивали не поздно и, так как делать было абсолютно нечего – одну и ту же картину крутили в маленьком кинотеатрике неделями, – шли в чайную, где и позволяли себе, но… очень умеренно: помнили, что находимся при оружии. В среду и субботу в небольшом танцзале можно было поработать ногами, пригласив какую-нибудь приглянувшуюся польку, однако твердо знали: танцы танцами, но… не более. Если что-то замечали, особый отдел, то есть гэбэшники, тут же делали выводы…