Инна Александрова - Salus populi suprema lex est. Благо народа – высший закон (сборник)

Из кого набирали суворовцев? В основном, это были дети сотрудников МВД. Но многие, как и я, были без отцов. Некоторые ребята во время войны не учились и по возрасту не соответствовали классу, в который попали. Были среди нас и участники боевых действий, имевшие награды. Шел сорок шестой год – первый послевоенный. Ребята были тихи и сосредоточены. Почти у каждого в прошлом была тяжелая жизнь.

Сейчас, когда пишу эти строки, думаю, что же дало мне училище? Прежде всего – знания. У нас были хорошие учителя. Почти все. Помню учителя математики в шестом и седьмом классах. Фамилия его была Попович. Обрусевший серб – он хорошо говорил по-русски. Высокий, худой, лысый старик учил нас таким премудростям, которым сам научился в гимназии: мы прекрасно считали в уме. Его приемы устного счета помню до сих пор.

В шестом-седьмом классах была и замечательная учительница истории – к сожалению, забыл ее фамилию. Она, видимо, любила детей и жалела нас: ведь мы росли без родителей. Чтобы развлечь, увлечь чем-то – телевизоров, видео и прочего не было и в помине – она уводила нас недалеко – в парк Кафанова – «Кафанчик» и подолгу, сидя на лужайке, читала Вальтера Скотта и Дюма. Мы слушали, затаив дыхание. Уже учась в Казанском военном училище в Елабуге, когда пришло время вступать кандидатом в партию, написал и попросил у нее рекомендацию. Она тут же прислала.

Любили очень учителя литературы Старцева. Ему – с нашей точки зрения – было много лет: наверно, шестьдесят. Но он так захватывающе рассказывал, что учебник читать не хотелось. Потому, как студенты, записывали за ним, и эти записи я долго хранил. Старцев часто болел и не мог быстро проверять сочинения, которые мы ждали с нетерпением. Замечания, которые делал в наших работах, были справедливы и тактичны. Вскоре после нашего выпуска он умер.

Уже будучи «большими мужиками», любовались своей географичкой – Галиной Михайловной Радионовой, которая была старше нас лет на десять. Радовались, когда ей присвоили звание заслуженного учителя республики.

Учителя тоже носили форму, но звания у них были небольшие: выслуги-то не было. Поэтому было немного смешно смотреть на пожилого человека в лейтенантских погонах.

Кроме ежедневных шести часов занятий в классе, три часа – обязательная самоподготовка. Это время соблюдалось железно: если заканчивал раньше, не смел уходить из класса и бежать во двор. Можно было сидеть и читать. Количество и качество занятий давало результаты: отстававшие достаточно быстро выправлялись. С гуманитарными предметами у меня было всегда хорошо, а вот над математикой приходилось попотеть.

Училищу обязан дисциплинированностью, четкостью, аккуратностью. Хотя все это требовалось неукоснительно, никогда не слышал жалоб, что старшие не так с кем-то обошлись. Требования были справедливы, и ни о какой дедовщине и речи не шло. Даже слова такого тогда не было. В учебу, в несение службы, в спорт, в хозяйственную работу, в другие дела – а дела были самыми разнообразными – привносилась какая-то соревновательность: хотелось все сделать как можно лучше. Причем, соревновательность была не жестокой, не подлой.

Суворовскому обязан здоровьем. И если сейчас, на склоне лет, мучают болячки, они – результат последующей жизни и работы. В молодости был здоров. Режим дня, спорт, хорошее питание – все шло на пользу. Начисто забыл бесконечное чувство голода. На белых скатертях с салфетками, которые закладывали за ворот гимнастерки или мундира, мы совершали трапезу. Нам подавали даже яблоки. Но… как всегда, чего-то не хватало. А потому тайно – через лаз в заборе – отряжали кого-нибудь на ближайший базарчик за виноградом. Бежавший, конечно, снимал погоны и не надевал головного убора. Что такое узбекский виноград, особенно «дамские пальчики», – надо пробовать!.. И сейчас не могу есть другого. Деньги некоторым ребятам присылали: у кого были отцы и работали.

По-настоящему занимались спортом. Я был середнячком, но все равно имел спортивные разряды по бегу и стрельбе. Были среди нас просто первоклассные спортсмены.

Суворовское научило жить в коллективе. И раньше – в интернате, детдоме, в эвакуации – многое понял, но там были зверятами: кто скорее схватит пайку. Здесь, когда всем всего хватало, мы старались быть джентльменами в полном смысле слова. Попробовал бы кто-нибудь съесть «под одеялом» присланную из дома посылку!.. Все выкладывалось на стол. Всех приглашали испробовать гостинцы.

Суворовское без пышных слов учило любить государство, родину. Нахлебавшись, как следует, в своей прежней жизни, понимали, что дает страна. Отсюда вывод: патриотизм на голодном, грязном, воровском месте не воспитаешь.

Суворовское образовывало и в смысле культуры: достаточно часто водили в театр, причем, оперный. Фильмы «крутили» каждую неделю, учили бальным танцам. В старших классах не меньше, чем раз в месяц, могли продемонстрировать свое умение танцевать на вечерах-балах, куда можно было пригласить девочек из подшефной школы. Девчонки охотно приходили: кавалеры мы были галантные.

Была и прекрасная библиотека, в которой собирали всю современную литературу. Кто хотел, тот читал. Глаза надорвал тогда: почувствовал, что нужны очки, но боялся признаться. Очки носить было непрестижно. Да никто их и не носил.

Суворовское научило дружить, не обращая внимания на национальность. Все пять лет просидел за одной партой с киргизом Юлбарсом Мирзопоязовым, который до училища жил в старом городе Ташкента, в глинобитном домике с двумя маленькими сестренками. Отец погиб на фронте, мать умерла, и Юлбарс один содержал себя и маленьких сестричек – за счет сада. Когда ушел в суворовское, в их доме стали жить дальние родственники. Однажды попали в историю. Его родственница, желая угостить, налила из чайника браги. Мы опьянели и легли спать. Просили разбудить. Не понимающая дисциплины Айша не разбудила, а когда проснулись, был уже двенадцатый час ночи. На последнем трамвае, полусонные добрались до училища и предстали перед дежурным офицером: шнурки на ботинках были развязаны. Это был высший непорядок, просто позор. Нас отправили спать, а на утро перед строем выдали по полной. Но наказывать – сажать в карцер – не стали. Видно пожалели, так как случилось это в первый раз.

Интернационализм, присущий тогда людям, был свойственен и нашему узкому мирку. Поэтому страшным потрясением было убийство и самоубийство одного из руководителей училища, уважаемого боевого офицера, еврея по национальности. Предвидя арест в связи с начатой антиеврейской кампанией, он застрелил всех членов своей семьи и себя. Об этом говорили шепотком. Было страшно и непонятно…

Суворовское учило преодолевать трудности. В пятнадцать лет выдали настоящее боевое оружие – карабины, хотя и без патронов. Так как климат позволял, часто ходили в походы – в горы. Идти с полной выкладкой было не просто. Как и всех школьников Союза, посылали на сельхозработы: убирать хлопок. Возвращались с руками, исколотыми так, что притронуться было невозможно.