Денис Рубцов - Сонъ какъ мѣра пониманiя

Подъ окнами, за гаражами, четверо взламывали чей-то погребъ. Вскрывъ замокъ и швырнувъ его въ кусты ещё молоденькихъ тополей, они по очереди начали спускаться въ прохладную тьму. Вспоминалъ, какъ она плакала ночами, уткнувшись мнѣ въ колѣнки.

– Кукушкины слёзки – это цвѣтъ твоей души, – тогда говорила мнѣ она.

Въ роли бѣлокурой дѣвушки та, которая играетъ что-то утончённо-лёгкое; а листья кружатъ по вѣтру, и она совсѣмъ не думаетъ. Но есть торшеръ, и есть ея сны.

Для глазницъ тѣхъ – небо закрыто. Казалось бы, нѣтъ и волны, нѣтъ неба и глазъ. Но что-то есть. И пусть бы стояла тёплая пора въ тёплой странѣ. Также пріемлемо, если бы въ кадръ попали тѣ самыя пустыя глазницы. Была бы вода – дальнее море съ приподнятыми чуть выше колѣнъ одеждами. Была бы вода.

– Волна и вовсе выше звѣздъ.

– И только вѣтеръ надъ.

Своевременное замѣчаніе, сдѣланное сегодняшнимъ днёмъ близкимъ человѣкомъ, заставило сѣсть въ кресло и напечатать этотъ отрывокъ изъ дневника, который попалъ въ руки задолго до смѣны дома.

***

Той осенью посчастливилось увидѣть этотъ диванъ раньше другихъ; возлѣ чёрнаго хода. Вернувшись по витой лѣстницѣ въ квартиру, пришлось разбудить сосѣдку. Ранняя осень и прерванный потокъ ея сновъ. Пришлось нагнуться, чтобы дотронуться до ея плеча и разбудить.

Пятичасовая луна чуть только принимались ко сну. Оконная занавѣска давно какъ выгорѣла на солнцѣ, но со своей задачей ещё справлялась.

– Вставай, радость, тебѣ диванъ приглядѣлъ.

– Который часъ?

– Вставай.

Пятый мѣсяцъ, какъ сняли эту квартиру. Она спала на толстомъ матрацѣ, который былъ застеленъ двумя простынями. Я же не спалъ.

Безшумно раздавливая своими тапочками тишину, она дѣлала видъ, что справляется, и всё же, что есть силъ, помогала мнѣ тащить диванъ на пятый этажъ.

Старенькій диванъ съ пыльными подлокотниками и подушками былъ поставленъ вплотную къ торцовой стѣнѣ.

– Теперь-то всё?

– Иди ужъ.

– Ты чего такъ рано?

– Прогуляться.

– А-а, – съ сокрытымъ разбираться ей было лѣнь, отчего она по-новой зѣвнула и, развернувшись, ушла къ себѣ въ комнату.

Тихо закрывъ дверь ключомъ и спустившись во внутренній дворикъ, посмотрѣлъ на своё окно съ задёрнутой занавѣской и вышелъ на широкую улицу.

Каменныя мостовые и вздыхающіе скверы, рѣдкіе голуби и углы домовъ съ облетѣвшей краской. Ранѣе утро съ тёмнымъ небомъ, густой воздухъ и гдѣ-то далеко слышимый запахъ рѣки. Встрѣчались прохожіе. Рѣдкіе, отчего ихъ лица почти сразу покрывались сѣрымъ туманомъ и таяли въ перекрёстахъ.

***

Знакомый, когда-то работавшій окружнымъ совѣтникомъ, считалъ своей обязанностью какъ можно чаще напоминать о томъ, что человѣку всегда нуженъ тылъ. Ребёнкомъ, слушая его слова, улыбался и кивалъ головой. Тылъ, – говорилъ онъ, – это всегда увѣренность, увѣренность и начало всѣхъ началъ. Только изъ-за вспомнившагося совѣта диванъ рѣшено было поставить именно къ торцовой стѣнѣ и никакъ иначе.

Ещё же на стѣнѣ висѣлъ старенькій гобеленъ съ полупрожжёнымъ изображеніемъ революціи. По комнатѣ раскинутыми были нѣсколько книгъ, а стоявшій горшокъ съ фикусомъ дополнялъ безпорядокъ.

– Какъ вчерашняя прогулка? – спросила у меня она.

– Почти обычно.

Она нарѣзала тонкими ломтиками переспѣлыя яблоки, смѣшала съ тёртымъ сыромъ, что оставался съ позавчерашняго дня, и лишь затѣмъ залила грибнымъ соусомъ.

– Давай поужинаемъ? – предложила мнѣ она.

– Только если совсѣмъ немного.

***

По дивану изъ разорвавшагося бумажнаго пакета раскатились апельсины.

– Опять трахалась съ рыночникомъ?

– Замолчи, не твоего ума дѣло.

Хоть она и была шлюхой, называвшей себя проституткой, но денегъ съ каждымъ днёмъ ей становилось явно мало.

– Что ты глаза на меня вылупилъ?

– Думаю.

– Ищи работу, а не слоняйся по городу. Больше пользы будетъ.

– Кому?

– Идіотъ.

Иногда она кричала, но, какъ и денегъ, такъ порой и силъ переставало хватать. Поэтому почти каждый вечеръ обезображенная хриплымъ голосомъ безоглядно сбѣгала изъ дома.

***

– А если я тебѣ кое-что разскажу, ты будешь меня любить?

– Смотря что.

– Нѣтъ, ты отвѣть.

– Ты чего сегодня такой глупый? Конечно, буду.

– Я знаю, гдѣ есть деньги.

– Гдѣ?

– Въ томъ домѣ умалишённыхъ, откуда ты меня вытащила.

Когда-то тамъ били, было больно, но слѣдомъ приходила привычка; какъ и привычка къ лѣкарствамъ. Однажды, стоя за изгородью, увидѣлъ въ витринѣ какого-то магазинчика нѣчто сверкающее. Тайкомъ выбѣжалъ, но было холодно. Тогда и замёрзъ бы, но пришла она и спасла мнѣ жизнь. Иногда она объ этомъ напоминаетъ.

– Деньги? Откуда тамъ деньги?

– Пожертвованія.

***

Сегодня мы идёмъ туда.

***

Пятый день болитъ голова, всё сильнѣе и сильнѣе.

Деньги было достать несложно, такъ какъ многія двери не закрывали. И вообще, теперь она за меня гордится.

Тогда же вечеромъ рѣшили немного отмѣтить.

Весь день гулялъ и кормилъ голубей. Шёлъ дождь, обивая слабые кленовые листья.

***

Пьютъ ли кофе съ добавленной ложечкой коньяка. Къ полуночи одного лишь кофе показалось мало, и она сильно напилась коньякомъ. Оставилъ её спящую на диванѣ. Ко всему прочему она обмочилась и поэтому пришлось её раздѣть. Оказалось, что у нея тамъ не всё такъ, какъ у меня. Провёлъ рукой, но было гладко. Когда случайно пальцы прошли ещё глубже, стало страшно, и я накрылъ её одѣяломъ.

Сегодняшній день ходилъ возлѣ желѣзнодорожныхъ путей, а когда ушедшій послѣдній вагонъ оставилъ гудѣніе въ рельсахъ, я, прислонившись ухомъ, слушалъ. Сердце громко стучало.

«Ты у меня хорошая» – всегда шепчу ей на ухо.

***

Пока она спитъ, выйду на крышу дома встрѣчать разсвѣтъ. Вѣдь теперь есть чѣму улыбнуться.

***

Исторія съ нѣкоторыми продолженіями, о которыхъ не были написано нигдѣ, развѣ что въ протоколахъ полиціи.

Съ нимъ гораздо проще вышло. Разбился. Глупо, но и равновѣсіе, и слабая черепица сыграли не въ пользу. Она же послѣ его смерти почти не выходила изъ квартиры. Сосѣди порой отчётливо слышали ея ругань, что-то о прочтённомъ дневникѣ, ублюдской похоти. Рѣже и рѣже слышали ея хриплый голосъ, ея ночные стоны съ криками. Теперь мужиковъ она водила къ себѣ просто такъ – не могла отвыкнуть. Черезъ недѣлю послѣ его смерти умерла и она. Полицейскимъ недолго пришлось искать причину. Тотъ диванъ, что кто-то выставилъ наружу, былъ пропитанъ пролитой ртутью.

Тёплыя руки ровно лежатъ на скатерти. Гуще обычнаго вино, а та угрюмая рѣка, что поодаль, въ одночасьѣ стала пасмурнаго цвѣта.

– Рѣка, что исчезаетъ, какое время движетъ тобой?

– Ничего-то она тебѣ не отвѣтитъ.