Евгений Рудаков-Рудак - Волчий выкормыш

– Ты бы, бабка, там не только обоссалась, но и родила со страху, – добавил Петро.

– Я соглас. сная, а только, ох как чую, нечистое у вас дело. С..смотрите, мужики, ох, с. смотрите, кабы дальше что не так получилось, не то всё наперекосяк!.. – высвистывала Зотиха.

– А дальше, бабы, сплошная военная тайна. Мы с мужиками так решили, И. и… нечего раньше времени тень наводить, разобраться надо. Верно, друганы?

– В военкомате нам и скажут подробности. И что за таз летал у нас, который первым увидел Шиктыбай, и куда он сам делся! Мы, бабы, до самой Москвы дойдём!

– Дойдете, как же, ждут вас. Ноги до крашенок стопчете!

Все устали, общая большая тема рассыпалась на мелочевку. Поспорив, кто кому на эту пасху больше яиц покрасил, остановились, как решили, и с тревогой разошлись по домам, слушая то с одной, то с другой стороны посёлка, тоскливый, протяжный волчий вой.

В эту ночь, как никогда за все последние дни, жители позакрывали на все запоры имеющиеся в хозяйстве двери и огня не жгли. Только в четырех избах, куда не вернулись мужчины, едва заметно светилось.

Валентина как-то решительно, ни с того ни с сего, пошла и ополоснулась в бане, и настоятельно послала помыться мужа.

– Целый день вы бегали, воняет как, – не стала уточнять, как воняет, – Шел бы ты, Андрей, тоже помылся, спать лучшей будешь, – и как-то искоса посмотрела.

Спящего в корыте племяша, так и перенесли в избу. Он даже не дернулся, только сопел, иногда всхлипывал и вроде как… подвывал.

После мытья быстро легли, Андрей сразу начал похрапывать, а Валентина ворочалась, ей никак не давала покоя военная тайна. Потом она взяла его руку и положила себе на живот… чуть пониже.

У нее давно никаких чувств к Андрею не было, как и у него к ней, так, случалась иногда близость, на что он говорил, что с козой больше удовольствия получить можно, она хотя бы мекает. Нутро у Валентины было темное, такое же, как темная дыра на озере Камышном, а тело тоже холодное, твёрдое. Что-то по-женски, промеж ног, у неё не складывалось, хотя снаружи, как у всех баб – не поперек, а вдоль.

– Чего тебе? – спросил он и зевнул, – С чего ты зашебуршилась.

– Руке не горячо? – и опустила его руку ниже некуда, оказалось, на ней трусов нет. – Горячо? Я токо так парилась.

– Так себе, тёпленькая, чуть-чуть, – пошевелил пальцами и всхрапнул.

– Тут это, Андрюха, моя подружка, Манька, разгорячилась… прямо как утюг.

– Сказал же, так себе, тёпленькая.

– А я говорю тебе, ещё в бане разогелась, там в воде, а тут… – горит синим пламенем!

– Спи давай. Если надо, я в райцентр съезжу и погорячей найду, поласковей.

– Знаю, там у тебя Клавка в сучках, так она для кобелей всех мастей.

Она не сдавалась, не гордая. Положила руку ему на живот и побежала пальцами вверх, потом еще быстрее вниз.

– У..ух ты… А солдатику нашему, пожарнику манькиному… Ту-ту..у..у, давно срочный подъём объявляется. Хватит спать, хоть раз в год пускай затушит пожар.

– Отвянь, привязалась… Сказал тебе – солдат спит – служба идет.

Но… пожарник тоже не железный и дернулся раз другой, а Валька заработала пальцами, то как тесто месит, то как на балалайке тилипает, а как только поняла, что зацепила, тут же сменила разговор, хоть пальцами шуровала с ещё большей скоростью и силой.

– Андрей, расскажи, что вы видели на кургане? Заикнулись, и как один, молчок. С какого это вы там обоссались, а?

– Сказали тебе, – военная тайна.

– Я же вся своя. Да я за ради такого секрета, да я Маньку свою шерстью вовнутрь для твоего пожарника заверну. Ну, ты всегда мечтал.

– Ой, только пугать не надо. Сказано, нельзя. У тебя к такому нервы слабые, – он перевернулся вокруг себя.

– А ты не мне, а Маньке моей скажи, намёком. Что там такое страшное видели, скажи, и хоть до утра туши манькин пожар, а я токо повертаться для тебя буду, как сподручней, и не вякну.

– Всё… всё, сказал, у меня брандспойт в рулон свернулся.

– А я тебе и раскатаю и разглажу, ты только скажи мне, что вы с мужиками видели?

– Тьфу, зараза! – он уже не надеялся отвязаться и стал выбирать позу, чтобы хоть как-нибудь, но… не на ту напал, жена лихо придавила одной левой ляжкой.

– Н..ну, давай, паразит, колись, – она начала откручивать пожарнику голову. – У. у, как он у тебя хочет, да не может, боец сраный, всё о Клавке из райцентра, мечтает, козёл! Давай, рассказывай всё, что вы там увидели – такое не такое, а не то взвоешь у меня сейчас!

– Ну и сучка ты! Тебе в следствии работать надо бы и показания с мужиков выбивать! – ему надоела Валентина, то пожар ей туши, то другой интерес. – Ладно, скажу, но чтобы ни одна живая душа не узнала раньше времени. Поддувало не разевай, ясно!

– Ну. у, я ж… могила.

– Да, едрит твою. Я сам тебе могилу вглыбь на пять метров вырою. Ты брандспойт сверни назад в рулон и не тронь, не про твою честь.

– Козел! Расскажи, не то оторву, чтоб никому, раз моей манькой брезговаешь! – и так дернула, что он взвыл.

Андрей рассказал всё, и как они с мужиками носились из одного края степи в другой, и как не нашли никаких следов – ни старика, ни мужиков. Посоветовались и решили добежать до кургана, на котором старый Шиктыбай всегда разговаривал со своими знакомыми духами. Не доходя метров сто, в зарослях дикой вишни, Федор провалился ногой в сусличью нору и упал. Вскочил сгоряча, и охнув, снова упал. Оказалось, вывихнул ногу. Тут же сели, стали думать, как вправлять. Кожахмет дёрнул за ногу раз-другой, даже хрустнула. Все смотрели на Федора, а он сидел, и когда дергали ногу закатил глаза в небо. Там то первым, он и увидел, как на курган опускалась с неба какая-то круглая хреновина. Не гудела – без шума и пыли. Федор сначала крикнул от боли в ноге, а потом стал тыкать пальцем в небо и мычать, пока не захлебнулся слюной. Как посмотрели все куда он показывал, так и вжались в землю, поползли под чахлые кусты, в старые норы, леденея от страха. Хреновина тихонько опустилась и… зависла над курганом метрах в двадцати, потом на скалу упал луч, она дрогнула, захрустела, загудела и… стала медленно подниматься.

Волосы зашевелились от страха на головах, казалось, от дрожи, даже мясо с костей сползает. Основание скалы вышло из кургана метров на восемь, а может быть и все десять – у страха глаза велики. Что было внизу, в яме, само собой, никто не видел. Неожиданно в луче, из ямы под камнем, появилось тело Шиктыбая и зависло под скалой, проплыло к самому краю, потом стало медленно передвигаться по лучу, обогнуло скалу и поплыло вверх. Перед тем от его тела, сбоку, как будто что-то упало, и через несколько секунд, а может и минут – время-то остановилось от страха, скала со звуком, похожим на мощный выдох, ушла в яму, на своё место. Шиктыбай выправился, словно встал на ноги, поднялся по лучу в «хреновину» и растворился, как растаял! А эта штука резко ушла в небо и… тоже растаяла.