Лева Воробейчик - Полуночное сияние звезд

Жизнь шла своим чередом – и вот уже14 июля я целую в последний раз свою маму, обнимаю растрогавшегося вконец отца и сажусь в поезд до Цюриха, где потом должен пересесть до Бирга или Тэша, а оттуда уже – в Церматт. И билет до Цюриха был только в одном направлении, Оливия.

Колеса мерно стучали по рельсам; я помню, как открывал глаза и в первые секунды не видел ничего. Дорога была серой пеленой тумана, завесой дождя, бьющего прямо в стекло просторного купе, в котором ехал я совсем один. Что-то снилось мне, что-то по-настоящему летнее и солнечное, словно не было той погоды и неосязаемого ощущения безвыходности, заволокшего мою повзрослевшую за те годы голову. В такую погоду я не мог совсем думать ни о чем, кроме как о тщетности попыток моих изменить что-либо, о судьбе, разделившей нас, раскидавшей по свету, словно таинственные космические артефакты разметав по бескрайнему небу. Я поднимал к глазам часы, дешевые часы, купленные мною недавно, и думал о том, как долго уже ехал я навстречу своей судьбе. Я сел на поезд около двух часов пополудни, а путь составлял три часа и двенадцать минут. Минута сменялась минутой, и мой путь неуклонно подходил к Тэшу, где, спустя некоторое время, я должен был пересесть до деревни Церматт. Там мне предстояло первым делом поехать в контору, которую мне посоветовала та милая дама из Цюриха, занимающаяся недвижимостью. Я планировал свою жизнь, словно взрослый человек – и не мог не признавать, что мне это ужасно нравилось. Складывалось такое ощущение, что я бежал. Сам не знаю от чего, но бежал. В моем увесистом чемодане не было практически ничего, кроме денег. Там не было книг, других брюк или рубашки; предметы личной гигиены, правда, лежали в боковом отсеке. Он был заполнен, это правда, Оливия. Но тем ли, что мне было нужно? Я правда не знаю, до сих пор не знаю, хотя тогда мне казалось, что все идет точно намеченному плану. Прости меня, дорогая и далекая Оливия – иногда я забываю, что хочу сказать. Это письмо… оно сильно давит на мое мироощущение – вот я здесь, и сразу нет меня, потерян в мыслях и строках, в своей памяти и событиях, местах и датах. Я впадаю в состояние беспомощной горячки, и слова льются и льются, прокладывая путь между нашими душами. Понимаешь? Когда я пишу – я вновь вижу тебя перед глазами, и образ твой размытый и нечеткий, разбитый по временам и событиям – Церматт, Прага, Будапешт и квартира, наша квартира, дорогая моя. Ты сидишь прямо сейчас передо мной, в 1950м году, и лицо твое блестит сквозь пелену моих слез, хотя тебя давно уже нет рядом со мной. Это… это не передать словами. Я забываю, где я и что я, почему и для чего я всем этим занят… Но ты – ты поймешь меня, я знаю, знаю, знаю! Потому что только твое одобрение может принести покой мне, именно тогда, когда больше нет ни единого выхода. Извини, что отвлекся. Так вот, сидел в том купе, одинокий, разбуженный, под звуки летнего дождя, и пытался занять себя чем-нибудь. Тебе, наверное, интересно, как я тогда выглядел? Ох, Оливия, совершенно обычно. На мне был твидовый пиджак, торчащий немного, но тем не менее удобный, широкие брюки и начищенные до блеска так называемые «эурланские мокасины», набиравшие в то время популярность среди молодежи. Перед отъездом я побрил свои уже немного заросшие щеки, так что в пути они приятно зудели, заставляя меня довольно часто подносить руку к лицу. Я был еще молод, чтобы носить такой взрослый костюм, дорогая моя. Но я делал первые шаги навстречу своей жизни, и мое особое положение обязывало меня примерять атрибуты взрослой жизни.

–Ваш билет, пожалуйста! – Голос вырвал меня из транса, и, оборачиваясь к двери, я увидел в проходе контролера, пожилого уже мужчину, с недоверием косящегося на юношу, одетого не по годам. В глазах юноши он, наверное, видел усталость, не сумев не заметить большой коричневый чемодан, стоящий на кресле, предназначенном для пассажиров

– Да, конечно, все верно – ответил ему я, доставая билет. Он сверил его со своими записями, потом утвердительно покачал головой, и лицо его наконец расплылось в улыбке. Но уходить он не собирался – это бросалось в глаза, даже такие неопытные, как мои тогда.

– Молодой человек, вы не против ответить на пару вопросов?

Не против ли был я? Конечно, нет. Я старался быть вежливым, потому что становился другим человеком. Я старался быть вежливым не потому, что так хочет отец или мать, не потому, что так принято или заложено в качестве законов на камне Божьем – просто я старался выглядеть взрослее, дорогая. Именно поэтому я ответил ему, широко улыбаясь:

– Да, конечно.

Контролер еще раз внимательно осмотрел меня, прежде чем сделать шаг в мою сторону. Он оглядел сиденье, прежде чем сесть. Взгляд его был тактичен и вежлив, не задерживался на обстановке дольше двух секунд, и не блуждал, как обычно бывает у занятых людей. Он производил впечатление человека осмотрительного и вежливого, тщательно взвешивающего каждое свое, пусть даже самое незначительное движение. Он был немолод, толст, краснощек – но это не вызывало обычного моего раздражения, которое я испытывал к другим незнакомым мне людям. И тогда, усевшись и подготовившись, он плавно поднял руку с сидения, протягивая мне со словами:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.