Инна Рогачевская - Случайный человек, или Пересечения

– Нет, вообще не…

– Так вот, мать, ты дура.

Саксофон. Музыка ночи, ветра. Перешёптывание звёзд. Глаза. Они вновь смотрели на неё из глубин сна, мечты. Она так давно ждёт его. Ночь. Всё спит. Но не спит саксофон, он и она. Он зовёт её. Она идёт, нет, бежит ему навстречу. Касание ладоней обжигает, как долго она к нему шла…

В комнате тихое постукивание часов. Тишина. Ника поднялась с постели, распахнула окно. Разочарование, он позвал её из сна, всего лишь сна. Головой да об стену, чтобы больше не слышать его зов, не ждать встречи с заколдованным взглядом, просто жить, как раньше – без него. Она открыла крышку пианино. Пальцы, истосковавшиеся по плотной упругости клавиш, вспорхнули над ними и понеслись, сливаясь с ночью, ветром и шёпотом. На часах два часа ночи. Неожиданно сердце забилось так, словно, захотело что-то объяснить, сказать, подсказать. Надо только понять, прислушаться. Оно, как дикий мустанг, рвётся наружу. Портрет, взгляд, как молния догадка. «Господи, как же я раньше «…

Разве бывают такие совпадения? Да, это судьба.

Глаза его были прикрыты, но она знала, под трепещущими веками…

Как же она раньше не разглядела, не почувствовала, не поняла. «Алик. Алик, Алик»! – душа рвалась к нему. Сколько лет она его искала!

Ветер рвал занавес, терзая её лёгкую, невесомую, окуная в прохладу ночи.

Он не слышал шагов, просто почувствовал её присутствие. Его саксофон вздрогнул от нежности.

На неё смотрели глаза мужчины, однажды приснившегося. Глаза с портрета – глаза судьбы.

Одиночество пережить сложно, главное, чтоб оно не пережило нас…

И. Рогачевская

Со своей двоюродной бабкой, а по-простому тётушкой, я не была близка, да и ладить с ней так и не научилась.

Её мужья, прожив с ней под одной крышей несколько лет, отправлялись в «мир иной», оставляя её безутешной вдовой, ненадолго. Через год-другой, она оправлялась от очередного удара и вновь ходила в невестах. Что в ней притягивало мужчин для меня и по сей день остаётся загадкой? И, хотя, о покойниках плохо не говорят, пусть ей земля будет пухом, (не мне судить) – она никогда не была мила, добра, отзывчива. Моя мама называла её «Cиней Бородой», а тётя, жена папиного брата – стервой или «Чёрной вдовой».

Звали её Муся, она была старшей сестрой моей бабушки. Моя родная бабушка не была «ангелом воплоти», и со своей старшей сестрой они были чем-то похожи. Сколько себя помню, до знакомства с тёткой, меня всегда ею пугали.

– Вот Муська приедет, – пугала меня бабушка, – увидишь «небо в алмазах». Она тебя научит бабушку, рОдную слушать.

Мне было трудно понять, какие – такие алмазы я должна увидеть на небе?

– Не боись, тоже мне Муська! Видел я её, копия бабули нашей, только высокая очень, как придорожный столб, – успокаивал меня двоюродный брат, который был на три года старше.

– А какая она? – не унималась я.

– Когда я был совсем маленьким, – вспоминал он, – бабушка, я и папа ездили к ней в гости. Папа сказал тогда маме: «Муся выходит замуж», а мама ответила: «Не в первый и не в последний раз» – и не поехала. На свадьбе было много людей и очень шумно. Я хотел спать. К нам подошла большая, толстая тётя в платье с большим белым бантом: «Положи его спать у соседей, гуляем, свадьба у меня»! – сказала она бабушке. А бабушка зло ответила: «Своих раскладывай по соседским койкам, когда родишь»! – Тётка ушла, а бабуля папе зашептала: «Данька, попомнишь мои слова, через два-три года сведёт она его в могилу, как и первых двух. Коровище».

– Я думаю, она страшная колдунья, – решила я и на многие годы осталась при своём мнении.

Бабушкины воспоминания о сестре, часто заканчивались словами: «Муська наша, всегда была „оторви и выбрось“, с мерзопакостным характером, самая противная из сестёр».

Мой папа вспоминал свою тётю с благодарностью, любвью. Она спасла его во время блокады в голодном Ленинграде. Так получилось, что тётушка, увезла его в Ленинград, на время летних каникул, а домой он вернулся через пять лет, уже после окончания войны. Папа любил Мусю, но никогда не рассказывал о годах в блокадном Ленинграде. Его воспоминание о ней расходились с воспоминаниями и рассказами бабушки. Папа говорил, что его тётя святая женщина, с нелёгкой судьбой. Но всего этого я тогда не знала. Об этом молчала и бабушка, и папа, и сама тётя Муся, молчанием вычёркивая из памяти горе, страхи, невосполнимые потери. Через много лет, когда не стало бабушки, тёти Муси, отца, дяди, его жены и моего брата, наводя порядок на чердаке бабушкиного дома, я нашла пожелтевшие тетради – дневники моего папы. Я многое узнала, сожалея о том, что не дано было знать при их жизни. Наверно и моё отношение к тётке было бы иным.

Вернёмся в прошлое. К тому времени тётка Муся вышла замуж в пятый раз. Детей ей бог не дал, и как утверждала моя бабуля: «Муська и не очень-то переживает, привыкла жить в своё удовольствие».

Бабушка пригласила сестру к себе в гости, провести очередной медовый месяц.

Мои родители переглянулись, папин старший брат крякнул, почесав затылок. Его жена тихо промолвила: «Твою душу в грушу», а я испугалась встречи с виртуальной тёткой. И завертелось.

Дядя Даня с женой и мамой, задумались, где им провести отпуск, на время Муськиного приезда. Бабушка, почувствовав кожей «заговор», их предупредила: «Не вздумайте смыться. Никто, никуда не едет. Вы что хотите меня до инфаркту или парализму довести? Ишь, чего вздумали, предатели»!

Обращаясь к нам, своим внукам, меняя менторский тон на мелодийный, она щебетала: «Внуча, внучок, идите на кухню, я вам картошечки с коклетками пожарила», – но «переводя стрелки» на наших родителей, грозно наказывала: «Все по местам. Нечего мне здесь свайбы 2 2 Свадьбы каруселить».

Наши детские мозги, отказывались понимать, что такое «свайбы и парализмы» и почему их нельзя «каруселить»? Но бабуля сказала, как отрезала.

Мы были счастливы в далёком детстве. На все праздники семья собиралась у бабушки. Дружно готовили, дружно отмечали, пели песни. Взрослые кружились в вальсе под пластинки. Мы с братом, увлечённые общим весельем, пели и кружились в вальсе, путаясь у взрослых под ногами.

В разгар веселья нас отправляли спать на огромную мягкую, устеленную периной кровать. Хотелось быть взрослыми, чтоб веселиться со всеми до поздней ночи. Когда заканчивался праздник, всё вокруг затихало, бабушка ложилась с нами рядом. Я или Ромка, сонно перелазили, друг через друга, пропуская её в середину, засыпая в её тёплых объятиях.

Приближался день, когда в мою жизнь должна была «вломилась» тётушка Муся со своим новобрачным. Бабуля нашла работу всем. Готовили, как на свадьбу. Мама с тётей Таней (женой папиного брата) драила бабушкин домик-паровоз. Почему паровоз? Все три огромные комнаты старого дома были проходными по типу паровоза, бесконечные купе и кухонька – тамбур.