Алгебра Слова - Студия

– Вызвать госнаркоконтроль? Который, небось, об этом и так прекрасно знает. Он уничтожал столько людей неизвестно сколько лет! И уничтожал бы дальше! Зато прикрыта теперь его нирвана. Пусть ценой чьей-то жизни, зато другие останутся. Жертвы всегда были. Считай, что это стихийное бедствие. Зима пришла, и все вымерзли.

Семеныч посмотрел на Катю.

– Вставай, пошли.

– Никуда я не пойду. Пока эта дрянь не развеется, я и с места не сдвинусь.

– Пойдешь, вставай, – Семеныч сдернул ее с постели, но Катя, увернувшись, опять запрыгнула на кровать и закуталась в одеяло.

– Мне нельзя туда идти!

– С чего это вдруг? Других, значит, в жертву, а сама тут под мокрыми простынями отсиживаться будешь?

– А я не о себе беспокоюсь, – беспечно отозвалась Катя, плотнее обкладывая себя подушками, словно они могли бы спасти ее от разозлившегося Семеныча.

– В таком случае, я ухожу один, – он нарочито неспешно оделся, тщательно проверил документы, убрал бумажник во внутренний карман и направился к двери. Обуваясь, нагнулся и незаметно посмотрел на нее. Катя, насупившись, наблюдала за ним и упрямо сидела, даже не думая двигаться с места.

Семеныч сдернул все полотенца с двери, небрежно бросая их на пол, и взялся за ручку, потянув ее до упора вниз.

– Иди, иди. Пусть наш ребенок без отца останется. Иди, – ее голос очень медленно оказался где-то глубоко в его сердце, как готовящаяся разорваться граната, кольцо с которой уже сорвано.

Семеныч замер. Громко щелкнула в тишине, взлетевшая в обратное положение, ручка двери.

Семеныч отошел от двери и опустился на кровать, положив голову ей на колени. Через минуту Катина рука гладила его, как маленького, запутавшегося мальчика. Он лежал с открытыми глазами. Он был разбит.

Через полчаса поднялся и ушел, не сказав ни слова. Катя не находила себе места. То ходила по комнате, то лежала, пытаясь уснуть, то стояла у окна, и, отогнув простыню, смотрела на дорогу. Катя боялась, что Семеныч не вернется. Она по себе знала: иногда бывает такое сильное чувство стыда, что легче больше не показываться на глаза тому, перед кем чувствуешь себя виноватым.

«Зачем я ему сказала? – в отчаянии думала Катя. – Это не командировка получилась, а какой-то ад. То он врывается в закрытый дом, и в нас стреляют. Я проигрываю деньги. Теперь эта студия, более похожая на сумасшедший дом».

Семеныч вернулся под вечер. Катя, заслышав его легко узнаваемые ею шаги, обрадовалась и испугалась одновременно.

– Весь город оцеплен, срочно эвакуируют людей, – спокойно сказал Семеныч. В его голосе не было ни упрека, ни раздражения, ни каких-либо чувств. – То, что ты натворила – может принести большую беду. Это вещество при определенной концентрации насытится кислородом. И на рассвете, прогреваясь лучами солнца, город просто взлетит на воздух. Собирайся немедленно, машина внизу, мы уезжаем.

Семеныч прошел в ванную и собрал туалетные принадлежности. Катя покидала вещи в сумку, застегнула чемодан с ненавистной шубой. И только потом заметила, что от Семеныча сильно разило алкоголем, и походка его, несмотря на четкость и ясность речи, была нетвердой. Взглядами они оба старались не встречаться.

Семеныч подхватил сумку, закинул ее на плечо, и, пропустив Катю вперед, захлопнул дверь. Чемодан остался в номере.

Машина ехала долго. Петляющая дорога разрезала напополам маленькие поселки, большие поля, пологие холмы, равнины, пока полностью не проводила солнце за горизонт.

– Закрой окно, мне дует! – первой нарушила молчание Катя.

– Оно закрыто, – улыбнулся Семеныч, и у Кати отлегло от сердца. По его тону она поняла, что в сложившейся ситуации он ее не винил, но поскольку ничего так и сказал – что будет дальше, пока неясно. Но то, что он остается рядом, было определенно точно. Катя искоса посмотрела на него, еще раз убедившись, насколько сильно и болезненно любит этого мужчину.

– Открыто! – заспорила она.

– Закрыто! Стекла просто нет. Я его выбил, – Семеныч притормаживая, съехал на обочину. По обе стороны пустынной дороги простирались поля с высокой травой. Он проехал еще несколько метров, удаляясь от дороги, и остановился. Мотор шумно остывал.

Семеныч вышел. Достал из багажника воду, фрукты, жареное мясо, завернутое в фольгу, овощи. Расстелил плед на земле.

– Иди, поешь, пожалуйста, – сказал Семеныч, словно сам себе. Катя подошла и взяла бутылку воды.

– Поешь, я сказал, – он забрал у нее из рук воду и вложил кусок мяса.

«Семеныч, прости меня, – умоляли Катины глаза. – Пусть все будет, как раньше?»

– Я впустил тебя в свое сердце, в свою душу… А теперь… – Семеныч горестно махнул рукой и отошел обратно к машине. Достав из пакета прозрачную, запотевшую бутылку, стал с силой сдирать бумажную обводку и откручивать крышку.

– Не пей, – прошептала она. Размахнувшись, Семеныч со злостью зашвырнул бутылку в траву и тяжело оперся негнущимися руками на край машины.

– Семеныч, иди сюда. Иди. Образуется как-нибудь все, – сбивчиво говорила Катя, чуть не плача. Ее сердце чувствовало огромную вину, не очень понимая ее смысл. Но сердце не умеет понимать.

Семеныч, мотнув головой, опустил сиденья машины. Сняв пиджак, подошел к ней, молча закутал, как ребенка и поднял на руки. Она крепко обвила его шею руками, и его губы прижались к ее губам.

– Спи, удобно тебе? Окно занавесить чем-нибудь? – Семеныч бережно опустил Катю на сиденье.

– Неудобно, руку дай свою.

– А теперь?

– Все равно неудобно, ты далеко очень!

– Я в двадцати сантиметрах, не придумывай.

– Я не придумываю, я так не засну.

– Закрывай глаза, я тебя усыплю, – Семеныч подтянулся поближе и стал легонько покачивать ее, обнимая.

Когда Катя заснула, он аккуратно вытащил ладонь из-под ее щеки, нащупал в кармане сигареты и вылез из машины. Закурил, глядя на улыбающуюся луну, бледный дымчатый свет которой чуть освещал небо вокруг себя и ласково падал на землю.

В полной неизбежности пришедшей ночи вдруг стало спокойно.

Семеныч убрал нетронутую еду обратно в багажник. Закурил еще и, меряя шагами землю, укрытую влажной травой, в задумчивости побрел вперед. Нога наткнулась на выкинутую бутылку. Вернулся.

Устроился на сиденье и долго лежал, отхлебывая жидкость из горлышка и прислушиваясь к Катиному прерывистому дыханию во сне, который кошмаром вскоре забрал и Семеныча к себе в лапы.

Семеныч очутился в неясной мерцающей тьме. Он двигался наощупь сквозь густое пространство, пока не почувствовал Катю где-то рядом. Он пытался подойти ближе, но что-то или кто-то не давало ему сделать шаг вперед, словно поставив между ними воздушный поток, по плотности превышающий Семеныча. Катя была в панике, и Семеныч чувствовал ее страх, как свой собственный.