Станислав Радкевич - Август-91. До и после

– Тор-р-ропишься, сержант, – пророкотал генерал Щур. – Подожди тридцать секунд и попробуй еще.

Уазик взбрыкнул и зябко затрясся.

Заминка на старте – к добру или к худу? Загогулина сержантского носа, торчащая из-под рыжих бровей, была знакома Щуру. Водила уже где-то возил его, причем вот так же, по «южному варианту»: то ли в Тбилиси, то ли в Баку… А теперь? Это «теперь» болталось как дохлый ломтик луны в мути старой заварки. Но командир не наорал, и солдат не стушевался. Первую напасть худо-бедно одолели. Так что Бог не выдаст – свинья не съест.

В логово полка уазик влетел, как искра в цилиндр. Разом вздрогнуло, пыхнуло, дизели вызверелись, фары ударили крест – накрест… Но бессмысленный хаос на глазах образовывал эротику порядка. Рычащие БМД одна за другой наращивали походный строй, который твердо входил в вагину тульской улицы.

– …Будет что по обстановке – радируй немедленно, комдив. А пока, Саша, помолчим от греха.

Щур вернул гарнитуру невидимому офицеру связи, сопевшему за спиной, подумал: «Закусываешь луком – запивай водкой». Но при сержантах – водителе и охраннике – негоже было чмырить лейтенанта или старлея – кто он там есть.

Щур покомпактнее сгруппировал петровские руки и ноги в узилище уазика и прикрыл глаза, хороня их от редких, но точных, как ночные очереди духов, встречных фар. Третьи сутки подряд начальство испытывало генерала на сопротивляемость бардаку. Информации – минимум, одни приказы. Отпуск отставить, дивизию снарядить, опергруппу создать. Из себя одного? Со стороны минобороновских аксакалов – нормальный ход. Но Грачев? Пашка? Ведь столько говна сжевали вместе… Как своему заму хотя бы мог намекнуть: дескать, выдвигаешься туда-то, мочишь-то того-то. Чтобы командующий ВДВ да не знал про «южный вариант»? Или тут какой «северный»? Или еще какой? Знает. Молчит. Ссыт.

Перед уазиком мерно раскачивался крапчатый круп БМД комбата-2. Ровное урчание бронеколонны умиротворяюще действовало на Щура. Приказ опергруппе дословно зафиксирован в журнале учета: стянуть три дивизионных полка в Тушино, к Москве. Что еще надо? Ну, конечно, не ясно, зачем все это. А зачем вообще все ? То-то и оно, товарищ генерал…

Вдруг придушенный бубнеж программы «Время» стали забивать звуки улицы: улюлюканье ли, вопли ли…

– Рамадан досрочно? – Комендант Щур мощно вытолкнул себя из кресла, за ним стаей снялись чины пониже.

У телевизора остались, застыв, только армянка-дежурная по райисполкому да девочка-военфельдшер. Кошмарные кадры множило: кружение желтой пыли над развалинами, мечущиеся люди, невесть кем нагороженная груда гробов. Армянский Спитак после землетрясения.

– Обстановка? – бросил Щур вывернувшемуся сбоку заму.

– Сами видите… – малорослый майор привычно зачастил речитатив доклада и вдруг осекся. Растерянно повторил: – Сами видите…

Баку, с которым Щур вроде уже сжился, больше не было. Нависшая над райисполкомом девятиэтажка дрожмя дрожала от восторженного воя жильцов-азербайджанцев. Из окон летели пустые бутылки, плавно отплывали во тьму ало полыхающие газеты, сыпался мусор. А в переулке все кружилась, кружилась, по-вороньи взмахивая руками, старуха в черном. То ли делирий, то ли лезгинка…

– Тварищ генерал, вас шестой вызывает! Тварищ генерал, шестой! Тварищ генера-а-ал…

Гарнитура, как клубок перекати-поля, прыгала перед глазами. Спросонья Щур запутался в проводах. Водитель-сержант уравновесил на закорючке носа темные очки. Белое августовское солнце низко плыло над приокскими лугами.

– Ты что, КВН репетируешь, Саша? – вдруг зарокотал генерал. – Какая еще КЧПЧ?

Сержант три раза умер, пока не допер, что это Щур грохочет не на него, а в микрофон. Уазик едва не поцеловал задницу передней БМД. Вместе со всеми генерала кулем бросило на лобовое стекло. Но он по-прежнему грозно рокотал – то ли для неведомого Саши на том конце провода (для комдива, что ли?), то ли (но это-то уж зачем?) для сидевших в уазике. «И вправду дела херовые», – вдруг подумал Сашка-сержант, – «раз сам Щур обосрался…»

– Слезай, Щуря, ну слезай же! – мельтешился Кешка, подошвой сандалета влепляя Лехе то по макушке, то по уху.

– Да подожди ты…

Второй хлопок застал разведчиков на полдороги к земле. Кто-то будто палкой ткнул в верхушку тополя, Лехе за шиворот сразу посыпалась колкая труха коры. В прогал между ветвями он в последний раз увидел – и на всю жизнь запомнил – площадь : ослепительно-белый на солнце начальственный дом с красным флагом над колоннами, легкую голубую дымку, плывущую со степным ветром вдоль строя солдатиков, ярмарочное коловращение новочеркасского народа, покуда еще недоумевающего…

– Да быстрее же, Щуря, слезай, миленький, ну прошу тебя!

– Щас, Кеш, щас. Да не дрейфь ты. Ну, кто нас тут увидит?

Дворовая топтаная трава как родного приняла Леху – и тут же громыхнул новый залп. От площади пацанов теперь закрывал глухой забор. Но Леха все слышал: и как заблажила женщина, и как вразнобой ревела ребятня, и как всех страшнее – резаным боровом – взвизжал мужичище. А потом защелкали одиночные выстрелы, и все звуки за забором смешались, образуя все разрастающийся не то стон, не то вой.

Кешка спрыгнул прямо в подставленные Лехой руки. Он оказался тяжеленный – не удержать, и разведчики кубарем раскатились по траве. Леха сразу вскочил на четвереньки и навострился дать деру. Но Кешка преспокойно лежал себе под кустиком красной смородины – с закрытыми глазами, будто прикорнул в теньке.

Уже не живой…

«Как война – так братцы, а как мир – так сукины сыны», – сумрачно размышлял Щур. – «Ведь год назад мы все это проходили уже. Сегодня комвожди призвали тебя в Москву «навести порядок», а завтра раструбят, что ты спьяну вывел войска против народа. Ну, с вождями-то все ясно – иуды. А ты-то что, так всегда и будешь – христосик ?»

Москва без ликования встречала освободителей. Советская армия, по наблюдениям Щура, тут и там являла вопиющие образцы бестолковщины. По обочинам шоссе робко, по – деревенски, лепились кучки танков и бронетранспортеров; бледный лейтенантик, торчащий из люка, испуганно косился на пролетающих по направлению к столице у харей-дальнобойщиков. Зачем тебя пригнали в город? С кем будешь взаимодействовать? Что вообще делать по жизни? Не знаешь? Так на кой же хер ты нужен, такой командир?

– Товарищ командующий? Докладываю: я у въезда на МКАД. Рязанский полк на подходе, костромской аналогично. Решение? Выйти на Тушино, развернуть все связи по полной схеме, принимать полки на себя. А дальше-то что, Паша? Не понял. Понял. Есть.