Вера Козловская - Белое море, Черное море

С кухни вышла Соня и, обрадовавшись появлению утреннего знакомого, сказала:

– Ну, я вижу, вы уже познакомились. Молодец Лева, что пришел. Давайте к столу. А за рыбу спасибо.

Мужчины быстро нашли общие темы для разговора, весело и оживленно болтали до самой темноты, а Лева все удивлялся:

– Ну, дядь Антон, все-таки как же вы решились оставить Черное море. Вот я всегда мечтал туда поехать. Там тепло, вода, говорят, как парное молоко, и дельфины есть, и медузы. Вот бы хоть раз их посмотреть. Разве сравнить Черное море с нашим Белым? Оно холодное. Зря вы оттуда уехали!

После этих слов Антон как-то сразу замолчал, затих, и Соня с тревогой стала поглядывать на мужа, и дальше разговор не заладился. Лева заметил, что сказал что-то не то, но не мог понять, в чем его вина. Почувствовав какое-то напряжение, сразу засобирался, сказал, что его ждет мама и хотел уходить. Антон подошел, взял его за плечо и сказал:

– Пойдем-ка, друг, я тебя провожу. По дороге и расскажу, почему я променял Черное море на Белое.

И они ушли. А Соня вышла на крылечко, посмотрела вслед их уходящим фигурам и присела на ступеньку.

Последней каплей, подтолкнувшей их к переезду, был тот страшный случай всего несколько месяцев назад, чуть было не стоящий Антону жизни. Он уехал, как всегда, рано утром. И, проснувшись уже засветло, она не услышала ласкового: «Сонюшка, вставай» и не увидела «золотой рыбки». Волнение охватило её, и предчувствие заскрежетало ржавым гвоздем где-то внутри. Она пыталась гнать от себя назойливые мысли и уже собиралась бежать на берег, искать Антона, пока Павлушка еще спал, но тут в дверь постучали. Тихо так, осторожно – и ее сердце оборвалось.

Она поняла, что стряслась какая-то беда, еще ничего не услышав. Соня долго не могла заставить себя подойти к двери, но стучали опять и опять, и она решилась. На пороге стояли знакомые рыбаки. Соня ожидала услышать самое худшее, но они сказали, что Антон жив. Его нашли в пустом баркасе, который прибило к островам, где они ловили рыбу. Сначала рыбаки подумали, что он умер, но, втащив его к себе в лодку, увидели, что жив, дышит, только без сознания. Они знали Антона очень хорошо и знали о его астме, поэтому сразу стали искать в его лодке баллончик с лекарством. Но его там не было, должно быть выронил по неосторожности.

Рыбаки быстро, на моторке, отвезли Антона на берег, а затем на машине в ближайшую больницу. Врачи его откачали, но сказали, что если бы привезли его чуть позже, то Антона было бы уже не спасти.

Видно и вправду он родился в тельняшке. А может что-то еще не завершил в этой жизни, какие-то очень важные дела, предписанные Богом, вот он и вернул его обратно, к Черному морю. А теперь судьба закинула на Белое.

Так и вся наша жизнь – то черная, то белая, как шахматы. И, начиная игру, никогда не узнаешь заранее – когда будет шах и мат.

Левка стал частым гостем в семье Загорских. С Антоном они почти каждое утро, если только не штормило, выходили в море. На карельскую плоскодонку был установлен мощный мотор, и друзья любили уплыть вдвоем куда-нибудь далеко, обогнув хоровод маленьких и побольше, заросших лесом, островков. Любили причалить куда-нибудь в тихую заводь, на узенький песчаный пляжик, где рыба кормилась и чавкала на мелководье, смакуя каждый кусочек и не боясь, что ее потревожат.

Серпоклювые наглые чайки сидели на круглых валунах, как дозорные. Ждали зазевавшуюся рыбу, неосторожно высунувшуюся из воды, чтобы насладиться утренней трапезой. И тут же рыбы сами становились завтраком для чаек. Но не все птицы пытались поймать даже такую легкую добычу, многие предпочитали просто отнять пойманную рыбу у своих собратьев. И тогда начинался такой шум и гвалт, настоящие морские баталии разворачивались над тихой утренней гладью. Чайки-воровки иногда побеждали своих более мелких подруг, а иногда с позором бывали изгнаны ополчившейся на них стаей.

Часто рыбаки пробирались по узенькой речке, которая и на карте то не обозначена, такой неширокой, что ветви растущих по сторонам деревьев, склонялись над рекой и образовывали шатер, а иногда и живой туннель, который колыхался и шептал что-то невнятное прямо в уши. Порой ветки цеплялись за их штормовки, и тогда «робинзоны» с трудом расчищали себе дорогу сквозь них.

Над водой висел молочный туман, и только изумрудные стрекозы с выпученными глазами нарушали своими крыльями-трещотками тишину пробуждающейся реки.

Любили друзья побродить по островам, затерянным среди сурового моря, и почти каждый из этих островов был готов открыть для них все свои сокровища. На одном из них можно было найти «лисичковое» море, когда ступить было некуда, не затоптав крепенькие волнистые шляпки грибов. Тогда мужчины снимали рубашки и, не сходя с места, расчищали вокруг себя свободную полянку. И настроение моментально поднималось – то ли от их солнечно-апельсинового цвета, то ли от того, что они такие крепенькие и упругие, то ли от предвкушения жареной картошечки с грибками.

Иногда какой-нибудь остров представал перед ними сине-голубым от голубики, с высокими крепкими кустами и крупной душистой ягодой. И тогда, возвратившись домой, от пуза наевшись сочной голубики, Лёвка с удовольствием демонстрировал местным мальчишкам свой синий язык, как будто он макнул его в чернильницу. И мама все просила Левку вымыть его черные руки, но они все не отмывались – ведь краска была самая что ни на есть натуральная и долго-долго не хотела смываться.

Были острова желто-оранжевые от морошки, были красные от брусники и клюквы, а были серебряного цвета от разросшегося и склонившегося над водой ивняка с серебристыми сережками. В общем, эти северные острова в суровом холодном море тоже хотели нравиться и принаряжались, как могли. Нужно было только разглядеть эту скупую красоту и принять ее сердцем и полюбить всей душой, что и происходило с теми, кому довелось там жить.

Иногда, когда море было тихое, они брали с собой и Павлушку, который был просто в восторге, что рядом с ним отец и друг, относившийся к мальчугану со всей заботой, совсем как старший брат. Павлик был очень горд, что принимает участие в таком интересном и важном мужском деле, чувствовал себя добытчиком. За одно это лето он как-то сразу посерьезнел и возмужал и сразу был принят в когорту поселковых ребят, съезжавшихся на летние каникулы на Белое море.

Тихими вечерами жители поселка, особенно детвора, группами собирались на морском берегу, жгли костры, кто-то из подростков бренчал на гитаре, девчонки пели. Но самыми любимыми были у них вечера, когда кто-то из взрослых рассказывал о своей службе на море. Вся жизнь здесь была так или иначе связана с морем, мужчины служили на Северном флоте, и эти морские рассказы стали для мальчишек точкой отсчета, стартом в их судьбе, повлиявшим на выбор их дальнейшей профессии. Вот здесь, темными комариными вечерами, на брусничных берегах Белого моря и зарождались мечты стать моряками и подводниками.