Константин Крикунов - Четыре тетради (сборник)

На мостках. Ждал – не ждал. Небо светлое, со звёздами. Озеро – ни дождинки его не тревожит. Капля упала на правую щёку, скользнула холодом от чистого неба.

«Уменьшение снабжения продовольствием населения». Радио «Маяк».

По понедельникам ко мне будут приходить две фройляны – Герда и Елоиза.

В безумии говорю: я больше. 2 Коринф, 11:23 Сашка умер 4 августа в городе Летнереченске. Я не поехал на похороны.

В умывальнике вода не капает, ледяная. Вытереть бока чайника чем чистым, сухим. На тканом половике у двери спит на спине, не наступить, мёртвая муха. И клюква уже под снегом, и лето, как лёт.

Подобием летающей антенны

я сделал стрекозу,

а человека

подобием себя,

а облака

подобием летающих животных.

Когда я был ребёнком…

Не я,

мой сын

слепил из глины птиц,

в ладошки хлопнул –

птички улетели.

Над жёлтою рекой

летали лупоглазые стрекозы,

лазутчицы,

фасеточное зрение Фомы,

двенадцать птиц,

и детский фокус воскресенья.

(Лёгкий, загорелый, жёлтые холмы, человечество, земля в трещинах, скользкая глина, упал, перепачкался, побежал домой к маме.)

– Зачем ты причащаешься?

– Чтобы не было так одиноко. Чтобы быть готовым, когда придёт час. Чтобы не было так одиноко, когда придёт час. В чём смысл жизни? Смысла нет. Есть смерть, есть жизнь. Жизнь, платье, в котором ты ходишь, диалог с тем, кто отвечает за диалоги.

Кипеть и трогать, пока не придёт смерть.

После причастия мир, где всё можно, разделяется на мир, где можно и нельзя.

Великая суббота, принесла три ветки тёрна и поставила в банку, чтобы пустили корешки.

Псалом 118. «Буду хранить уставы Твои, не оставляй меня совсем».

Не орать, я пойду в мой монастырь.

Скворечник на тополе над источником, в который сливали солярку.

Чем лошадь на льду отличается от коровы? Лошадь как-то умеет подгибать ноги и держится. А корова нет.

Над ледяными дорожками качается фонарь, монахи скользят, взявшись за руки.

– У человека должно хватить мужества не делать то, что он не хочет. И, по-моему, это очень христианская мысль.

Обед: суп из рыбных консервов, салат с майонезом, селёдка с кружками лука, оливки, огромный стакан молока, хлеб, булка, макароны, масло «Рама».

У дверей келий цинковые вёдра со святой водой и наклейками «Святая вода».

Окна келий до половины заклеены бумагой.

Озеро Рождественское, крестообразное. Которое выше – Святое.

Разговоры до обеда. «Из Соловков братия разбежалась.

Два иеромонаха остались». – «Как убежишь? по льду не убежишь. Летом на теплоходе ещё можно». – «Так бежали и по льду. Но утонули».

Вместо восьмитонного колокола – газовые кислородные баллоны с отрезанными доньями. Сейчас там звонница и водонапорная башня, снабжающая деревню.

Рассказывают, кто сбросил колокол – онемел, кто разрубил алтарь в Троицкой части монастыря – ослеп.

Идёт дождь.

После обеда спал, снился кот Патрик-не-Патрик, набрасывался, грыз плечо.

Снился продовольственный магазин.

– А почему вы без шапки ходите?

Лествица, степень 26, гл. 120, примечания на Лествицу,

степень 3 «О странничестве», гл. 11. «Ибо то и намерение

у сих татей, чтобы одним временем похищать у нас другое».

Леств., 26:36.

Закончилось вечернее молитвенное правило. Капли

бренчат.

– Дай закурить.

Перед штукатуркой. «Я купольщик сам-то вообще». – «А дом есть?» – «Нет». – «Что, развёлся?» – «Нет, лагеря».

«Имел дерзновение приложиться к стопе и руке преподобного грешными и скверными устами своими».

Стилистика достойна Смердякова. – Трудник.

Едят молча и быстро.

Печка хорошо устроена, протопленная с вечера, жара хва тает до утра. Тепла до обеда. Топки с коридора в каждую келью.

– Кажется, это в книге Иова про то, как они живут тихой, правильной и праведной жизнью и тихо нисходят во ад.

Сны как продолжения дня – о том, что я и кто.

Вверху выламывают дубовые косяки. Пришёл к ним, в пыль. Лагерник носит носилки.

«Вот так и работаем».

Отелилась овца, оягнилась. Два ягнёнка, одного затоптала: «Ходила по нему, как по асфальту».

На Пасху – псалмы в исп. Бичевской. На колокольню затаскивали магнитофон. «Далеко слышно, от озера же отражается». Первый раз, когда зазвенели баллоны, местные сбежались, думали – пожар. У них там рельса висит на случай пожара.

За ужином. Братия обсуждает: подарили два мешка сала, куда девать?

– Ты солью покрупней пересыпь, в железном ведре. Ничего с ним не сделается.

– Или в канистре.

– А той соли – ведро, наверное, надо.

– Ну, зачем ведро…

Сижу спиной к печке, жду завтрака.

Зеркал и радио нет.

За обедом поставил на стол банку маминой сгущёнки.

– Что ж ты молчал, что день рожденья, скромный какой.

– В день рожденья, да ещё причастился, да ещё в монастыре, да ещё после бани!

Многая лета спели.

Трещат от мороза деревья, подвывают поселковые собаки. Горят звёзды, и небо трещит, как лёд на Рождественском озере.

Психбольница, от монастыря – в полёте стрелы.

Главврач Г. А., хозяин посёлка. Жидкий кофе. Провожатый – Геннадий Ефремович.

329 чел., 370 коек. Основана в 53-м году, некоторые больные так и живут здесь с тех пор. С 46-го по 53-й советский концлагерь.

300 чел. персонала, половина из них – жители посёлка.

И 300 ещё в посёлке – пенсионеры.

Главврач как гражданин выразил удовлетворение восстановлением монастыря и как должностное лицо – беспокойство скорым ремонтом церквей и келейных корпусов.

Потому что психов монахи могут выселить.

– Лет за пять закончат?

Наверное, закончат.

– Тогда будем поднимать вопрос на высшем уровне.

Мих. Мих. Мужское отделение.

– Что привело?

Монастырь. Узнать, отчего люди идут в монастырь.

– И отчего же?

Спасаются.

– От кого?

Не от кого, а кого. Душу. Бессмертную душу свою.

– Вы верующий?

Да.

– Во что веруете? В непорочное зачатие? В Святую Троицу? Я предпочёл бы не обсуждать эти вопросы в психбольнице.

– Что такое добро и зло? Не знаете? А в библии есть ответы на этот вопрос. Так какой же вы верующий, а говорите, что верующий.

– Может ли бог существовать без дьявола? Может! Дочитайте библию до апокалипсиса.

Ген. Ефр., бывший нарколог, старейший психиатр клиники.

– Попал в вытрезвитель – значит ненормален. Если дважды, ставим на учёт. Это патология. Нормальный человек не выйдет пьяным на улицу. Алкоголь не расщепляется в крови. В организме нет этого вещества, расщепляющего алкоголь, болен. Вещества может не быть, и ты можешь не пить. Но если пьёшь – это патология.

– Кто критерий? Милиционер, которому ты не понравился? Милиционер как главный психиатр.