Валентина Горностаева - Книга №2

Я был сражен наповал!

– Отец Тимофей, это действительно цитата?

– Да! Это цитата из одной старинной книги. Я к чему ее привел? Потому что она, как ничто другое, иллюстрирует мистическую атмосферу этих мест.

– Кто ее написал?

– К сожалению, книга досталась мне без обложки! – вздохнул священник. – Хотя на первой странице были, кажется, фамилии. А что?

– Это не пустой интерес. Когда я в Москве садился в поезд, я видел первый лист этой книги и запомнил первое предложение.

– Вот, видишь! Это знак! Уже тогда Господь предупреждал об опасности. Священник покопался в старом шкафу и небрежно бросил мне книжку:

– На вот, сам почитай!

– Но здесь нет первой страницы!

– Наверно оторвалась, где-то валяется, – извинился хозяин. – Как найду отдам.

Прошло уже достаточно времени, выпитая водка начала сказываться и батюшка все больше и больше бормотал понятный только ему бред. Еще минут через двадцать он, не говоря ни слова, встал и, шатаясь, побрел к кровати, на которую рухнул, не раздеваясь. А мне отчего-то не спалось. Я взял керосиновую лампу, пристроился на старом диване у входа и раскрыл книжку.

«В конце июля 1874 года я отбыл из Тобольска по личному поручению губернатора. Погода в то лето стояла дождливая и холодная. Никто не ожидал чего-либо иного от наших сибирских краёв, но всё неожиданно переменилось: подул жаркий ветер из киргиз-кайсацких степей и воздух раскалился, словно в печи. Живописные земли, через которые я следовал к месту своего назначения, почти не были видны из-за знойного марева.

Перед отъездом губернатор пожелал лично встретиться со мной и передал особое поручение.

– Поедешь в Ишимский уезд. Последние два года там большие недоимки. Разузнай, воруют ли или правда, народ бедствует; опять же об иных путях пополнения казны. Да, и еще осторожно разведай, не моют ли где золото?

– Золото? – удивился я. – В Ишимском уезде?

Губернатор удовлетворил мое любопытство, достав из потайного ящика бюро треть золотого слитка.

Десятью днями позднее, прибыв в Ишим, я рьяно взялся за порученное дело. Дело о воровстве местных чиновников изложено мной в соответствующем отчете. Скажу только, что в казну было возвращено пять тысяч рублей золотом. Однако сейчас речь не о том. Последнее задание губернатора привело меня в забытое Господом село Юдино.

Еще в пути я порядком наслышался нелестных слов о пункте назначения.

– А что Вы там забыли, любезнейший Андрей Васильевич? В препоганое место едете, на самое болото, хотя вокруг есть сёла, где веселее и земля посуше. А комарьё! Сожрёт оно Вас! И постоялого двора там нет. А Вам в само Юдино или куда дальше?

– Может, и дальше.

– Вот это не советуем. Отсидитесь лучше в Юдино, и домой, в Тобольск. Солгите, что побывали там, да ничего и не узнали, так-то лучше будет, и голова уцелеет. Не хотим, чтобы Ваша драгоценная супруга, Андрей Васильевич, осталась вдовой.

– Что же такого страшного в тех местах? – полюбопытствовал я.

– Страшно и непонятно там! Страсти такие, что и не объяснить. Есть там хутор один, так к нему даже лихие людишки не шастают, боятся. А в хуторе говорят, пшеницу не сажают, скотины не пасут, а живут хорошо, зажиточно. Откудова только капиталец берут? Кстати, и кыргызы хуторян боятся, вблизи юрты не ставят.

– А хуторяне православные или староверы? – поинтересовался я, неожиданно догадавшись, что там и будет конечный пункт моего путешествия.

– Говорят, чернокнижники.

Было смешно слышать в наш просвещённый век о колдовстве, и следующим вечером, сопровождаемый двумя казаками, через раздольную степь я добрался до Юдина, в коем ничего примечательного не заметил, зато не был обойдён вниманием местных жителей. Наверно, впервые за сто лет в их село прибыл столь значительный чиновник, и обыватели семьями приходили, дабы взглянуть на важную персону. Но вскоре, прознав о моем желании отправиться к отдаленному хутору, все попрятались в своих жилищах. Ни посулы, ни угрозы не помогали, и я пожалел, что отпустил в Ишим казаков.

Лишь Игнат – хозяин избы, в коей я остановился, поневоле согласился помочь, но ежечасно пугал меня местными сказками.

– Хватит нам русалок в деревнях, от них жизни нету. Мне еще срок помирать не пришел. До Дубровного провожу, а дальше сами, барин, пойдете, там верст пятнадцать останется.

Утром мы поехали по пыльной дороге. Было невыносимо жарко, а мошкара и оводы ни на мгновение не оставляли без внимания меня и моего провожатого.

– Чего, барин, гнусь заела? – спросил Игнат. – Давай отдохнём у озера, коняга попьёт, и мы умоемся.

Мы свернули с дороги к степному озеру. Игнат взял под узду коней и подвел к воде. Те радостно шагнули вперед и, фыркая, начали пить. Я тоже наклонился и зачерпнул горсть: вода казалась необычайно вкусной.

– Озеро пресное, мало у нас таких озёр, всё больше солёные. Раздевайся, барин, макнись, что ли, да не закупывайся! Русалки здесь лихие, утопят, а потом вмиг обглодают.

– Что сильно балуют?

– Вот приедем в Дубровное, там расскажут тебе всё. Когда первые люди туда приехали, озеро, что Косачёвым зовется, пресным было. Вокруг дубы стеной росли, а на каждом дереве русалки сидели, с косами длинными, до земли. Стали люди дома строить, а русалки смотрят на них да смеются, а как деревья начали рубить, так заплакали, да и уползли в дождь в другие озёра. Уходя, в Косачёво горбунцов понапустили в отместку, а озеро посолонело.

– А горбунцы, кто такие?

– Эх, барин, ничего вы там, в столицах своих не знаете. Они в озере плавают и величиной с муху, горбатые и кусачие.

– Ну и сильно кусаются?

– А если будешь шевелиться, то не тронут, а ежели вода тёплая да тихая, а ты стоишь в воде, везде укусят. А срамные места больше всего кусать любят.

Так и въезжал я в село Дубровное, наслушавшись россказней про русалок, горбунцов, про дубы, которые будто бы росли в здешних краях, несмотря на суровый сибирский климат. Игнат торопливо простился со мной и оправился назад в Юдино.

Село встретило меня лаем бесчисленных собак, более схожих с лисицами, чем с волками. Бревенчатые и саманные хибары с неизменными палисадниками, большими хозяйственными дворами и бескрайними огородами выстроились вдоль двух кривых улиц. Пыль столбом стояла после каждой проезжавшей телеги и окутывала невысокие дома. Богаче всех выглядел поповский дом, сразу за которым находились деревянная церковь и погост.

В солнечную погоду деревенское кладбище было скорее радостным, чем печальным, и смерть казалась всего лишь досадным недоразумением. Редкие могилы вольготно расположились среди буйных степных трав. Ярко цветущее разнотравье, редкие берёзки, стрекотавшие насекомые, бабочки, без страха садившиеся на руку, перепевы полевых птах, ящерки, греющиеся на могилах: да какая тут смерть? Тут жизнь! Вокруг кладбища под ярким лазурно-синим небом раскинулась безбрежная равнина. Ни холмика, ни возвышения – степь, покрытая берёзовыми и осиновыми колками и озёрами через каждую версту.