Алексей А. Шепелёв - Russian Disneyland

Так. Я наверно, бишь, ослышался, да? – сильно переигрывая, повторил свой вопрос начальник.

Ослышался… – как-то прошептал, почти пропищал Сажечка, сдавливая челюсти и незаметно скрежеща зубами.

Два фермера , как сами они себя именовали промеж себя, отошли.

Я ведь тоже в курсе, – признался Белохлебов.

У Гана моего идеи всё одни и те же: он просто посоветовал тянуть .

Да и мне то же самое! Хотя за такое преступление – всё же надо в ментуру…

В это мгновенье они оба вновь почувствовали, как и в другие многие разы, что каким-то образом действительно сейчас равны и откровенно на «ты», что непонятно, кто играет во взрослого, а кто в подростка.

Ментура подождёт. Шантаж, конечно, дядь Лёнь, сам понимаешь, дело гнилое…

Правда, Серёжка, правда-истина! А клевета?! Я его, чёрного, затяну! Ты только, Серёж, начни, мне-то несподручно… А потом я как подключусь – он у меня враз побелеет!

Или покраснеет, как Сажечка.

Ага-ага, Серж, как Сажечка! Хуже.

С тем и расстались.

«So I began a new life», значилось в записке, напечатанной Ганом на Белохлебовском компьютере – единственном в селе, которым руководить (слово бабушки) мог только один человек – он, Леонид Морозов! – и направленной по почте Бадору. Учитель, хоть в своё время вроде и учил английский, мало понял…

Уже все забыли про бардели в вагончике фермеров (тогда они были ещё арендаторы, а бабушкина родственница, тоже бабка, звала их «да эти… реакторы»!), да и дискотек давно не было по причине того, что на 23 февраля вся мужская половина «уча в ствовала» (как писали потом девочки за мальчиков в объяснительных) в конкурсе «А ну-ка, парни!», и притом (это главное) все педагоги, глядя на них, только и думали: лишь бы не упали. И притом – это тоже немаловажно – уже известный нам ученик Губов кидался драться на директора (чего никогда не бывало, даже от таких кадров!).

Леонид Морозов опять провёл пару параллельных прямых, зная, что по нешкольной геометрии (может быть, не такой бестолковой, тошно-муторной и абсолютно бесполезной, ну или где хотя бы все задачи сходятся с ответами в конце!..) они всё равно легко пересекутся «чуть дальше» и, как он выразился, «объединил в систему два события». Чистейшая, по его же выражению, панк-математика:

1. Шантаж Бадорника.

2. Надо проводить дискотеки.

Перенеся из первого уравнения г-на Бадорника, он получил:

{Надо их проводить за счёт оного.

Серёжка уже дважды посылал учителю письма с просьбой выделить пять тысяч «на общие нужды». Ни на что в них не намекалось, если не считать подписи: «Свидетель. Число такое-то, д. Моршановка».

По компьютеру понятно, от кого послания, поэтому сначала отправляли с почты в ***вке или в районе. Потом всё же перешли к более решительным шагам – тем паче, что до своей-то почты буквально шагов десять по грязищи.

Ган же послал ему письмо с заверением, что денег никто впредь требовать не будет, и что некое «другое письмо» отправлено «на хранение» кому-то «кому надо», и «в случае чего» будет незамедлительно переправлено «куда надо». «Большая просьба (Мы думаем, Вы догадываетесь, от кого) провести сегодня в школе дискотеку».

Старший Морозов был большим любителем вывешивать объявления.

Все знали, что санкции директора нет, но всё равно пришли. Бадорник, раздобыв где-то ключи от школы, как ни в чём не бывало открыл двери, настроил аппаратуру… Все были, как произносит бабаня, очень р ад и . Соскучились! Вроде бы и начали во всю прыть, однако пляска что-то не шла…

Ган призвал единственно пьяного однокашника Яху (знакомого нам того ещё атит ектора 6 6 Атитектор – так бабушка называла человека, склонного к мелочно-злобному озорству, подхалимажу, постоянно затевающего что-то неприличное, пытающегося всем напакостить, обвести вокруг пальца. ) и убедил его набраться наглости подойти к Бадору и послать его – учителя! – за самогоном.

Педагог долго мялся и отнекивался, едва не теряя вслед за Яшкой дар русской речи (он отлично говорил, да и выглядел вполне по-нашему, только имя имел несуразное), и искоса поглядывая на Гана, сидящего чуть поодаль, тоже стреляющего глазами, но вроде как создающего вид, что он тут ни при чём. Никак не мог поверить, что его самый талантливый, можно сказать, любимый ученик докатился до такого. Но деваться некуда: бабушка рассказывает, что в тюрьме мешок резиновый есть… Вскоре Бадорник отправился по заданному адресу (думается, у него тоже была хорошая бабушка).

Два литра мутного счастья. Потом ещё пробежка до дому (благо живёт недалече) – и «от себя» литровка ликёру плюс закусь. Ладно ещё б Морозов или Белохлебов, или даже Серж, а прислуживать всей этой шантрапе уж совсем унизительно!..

Все барахтались навеселе. Один наблевал. Ган даже попытался извиниться за своего товарища. Бадорник по привычке хотел распорядиться, но подскочил более красноречивый Серёжка с более живописно пьяным Губовым и тоном колхозного председателя или Белохлебова сказал: «Ну не мне же убирать! Иль можть ему?».

Серёжка был действительный работник колхоза, правда, сам не знал, в какой должности. То им того, то им сего. Частенько всех вытаскивает из сугробов на машине или на тракторе, бесплатно консультирует по любым техническим вопросам, подгоняет какую-нибудь шайбу, прокладку, скобку… Все пьют, а он пока нет – вот и доставляй всех кто на рогах по домам – вместе с транспортными средствами. И им польза, и ему любимая практика.

Собрание было в субботу. Серёжка как колхозник присутствовал. Три председателя – вдумайтесь: три! – присутствовали на местах. Каждый из них претендовал на место председателя одного нашего бедного – но кое-что ещё пока осталось – колхоза. Г-н Белохлебов просто хотел получить бригаду (пока). С района было самое начальство и десять омоновцев с резиновыми дубинками. В школу набились человек триста. Скооперировались по группам поддержки – по сотне на кандидата. Активисты в драбодан, оченно многие просто припивши, науськанные, короче, навзводе. Возникла давка и заминка, и районное начальство объявило, что собрание не состоится «по причине отсутствия кворума». Начальство уехало, забрав ОМОН и «всю власть».

Началось троевластие, то есть безвластие. Один председатель провозгласил, что он начинает собрание «как положено». Те, кто были против него, матерясь, ушли. Никакого русского бунта – скотину ведь убрать надо до «Просто Марии»! Остались сподручники, коим были обещаны разные вещи, активисты, коим намекнули на водку, да пенсионеры, коим лишь бы поглазеть – может, у них телевизоры изломались… а точнее, своих-то у многих и нет…