Владимир Янсюкевич - Игра с тенью

– Понимаю. Сколько?

Он вздрогнул, как от удара.

– Не понимаешь. Я вовсе не хотел…

– Вадим, я уже взрослая девочка. Кое-что пережила и до многого самостоятельно дошла в этой жизни. Я изменилась. А ты держишь меня за прежнюю легкомысленную дурочку?

– Я этого не говорил.

– Но подумал.

– Я тоже изменился, Офелия.

– Больше я ничем не смогу тебе помочь. И давай без комплексов. Называй сумму, и я перешлю. Без проблем.

– Спасибо, конечно. Но основная проблема не финансы.

– Напрасно так думаешь. Без денег тебя никто не напечатает. Если только ты не создашь нечто сверхгениальное. Хотя именно это может отпугнуть ещё больше. Но, зная тебя… хотя всё возможно… и потом, увы, молодость прошла… Не поздно ли начинать?

– С этим я как-нибудь сам разберусь. Мне нужны от тебя кое-какие тексты, Офелия.

Она удивлённо вскинула голову, блеснув бриллиантовыми серёжками.

– Тексты? Какие тексты?

– Я знаю, они у тебя есть. Ты ходила за Кузьмой хвостом и много записывала за ним.

– Ах, вот в чём дело! Его импровизации… Да, ходила. Да, записывала. Я не могла допустить, чтобы то, что он сочинял на ходу, улетало вместе с ветром. Я носила в сумочке плеер… я… Я не могла без него дышать. А он от меня бегал. Возможно, даже презирал.

– Это не так. Просто он чего-то боялся и ко всем относился с предубеждением.

– Боялся? Меня?

– Дело не в тебе и не в ком-то другом.

– А может быть, – в другой ?

– Возможно. Но главное, что-то его не устраивало в нём самом. Что-то глодало его изнутри…

– Не рассказывай сказки! Он всегда был самовлюблённым эгоистом!

– Понятно. Давай как-нибудь в другой раз… Привет фотографу.

Он потянулся к мышке.

– Постой! Не отключайся. Обидчив, как ребёнок, честное слово! Пожалуйста, веди себя по-мужски. Говори, что нужно.

– Я же сказал… Мне нужны его импровизации. Всё, что осталось на бумаге. Я знаю, они у тебя есть. Ты мне показывала когда-то. Необходимо для романа… я хочу понять его.

– А… у тебя совсем ничего?

– Хорошо помню только «Белого кролика». Это единственное, что он часто пел. И никогда не менял. И ещё пару строк… после того, как он вернулся из деревни… «Девочка бегущая к реке/Бабочкой мелькает вдалеке…». И дальше что-то про туман или мираж… Сейчас не помню. Я записал когда-то.

– Такого у меня нет. Да, Вадим, сочувствую. С текстами возможна проблема… – Офелия изобразила многозначительную паузу, чем сразу уличила себя во лжи. – Я их сожгла.

Она отвернулась, провела пальцами чуть выше груди. Он откинулся на спинку стула, выдохнул с сожалением. И вдруг посмотрел на неё с улыбкой.

– Не верю.

Она склонила голову, уставившись в стол. Он видел её пёстро покрашенные пряди, сквозь которые посверкивали камушки на кольцах.

– Это всё, что у меня осталось от него. Никому не дам, – сказала глухо, и тут же вскинула голову, поводив ею из стороны в сторону. – А в чём, собственно, дело? Давно подмывало спросить: как он? Женился?

– Офелия…

– Нет, ничего не говори. Спроси у него. Наверняка он что-нибудь и сам вспомнит. И передай привет, если хочешь.

Она усталым движением подняла голову и молча отключилась.

Спустя неделю она позвонила снова. На этот раз в её внешности просматривалась некоторая небрежность. Словно она только что встала с постели и даже ещё не совсем проснулась – шёлковый халат едва ли не нараспашку, волосы не то чтобы всклокоченные, но наспех приглаженные руками, макияжа никакого. И на этот раз она показалась ему намного ближе.

– Я отниму у тебя всего одну минутку. Извини за мой вид… Вот что я хотела спросить… Ты за это время встречался с Кузей?

– Офелия… так ты не знаешь?

– Не знаю, что?

– Кузьмы больше нет…

Она вскрикнула высоко и нелепо, по-птичьи.

– Умер?

– Офелия…

– Говори как есть! Что с ним случилось? А что говорит его мама? Она жива?

– Жива. Вернулась тогда с работы, а его нет. Только окно было открыто. Старинный сундук – под окном. Старое зеркало рядом, треснутое. Говорит, раньше не видела. И окно нараспашку…

– Покончил с собой?

Бросов помедлил с ответом.

– Не уверен… О чём-то странном он мне рассказывал после одного своего путешествия, но я не поверил…

– Не поняла?

– Для меня это тоже загадка. И я хочу рассказать об этом в романе.

– Ты что-то не договариваешь. Ты его искал? Его вообще кто-нибудь искал? Кто-нибудь видел его живого или мёртвого?

– Я думал, он, как и раньше бывало, погуляет где-нибудь и объявится, но… столько лет прошло…

– О чём он тебе рассказывал, Вадим?

– Прочтёшь роман, узнаешь. Это, разумеется, только моя догадка. Мне самому трудно в это поверить… И тем не менее.

– Представляю, что ты пережил. Вы были неразлучны до смешного. И по истечении времени слились для меня в один образ.

– Его ты любила…

– Да-да!..

Офелия птицей снялась с места, вскинув руки и, схватившись за голову, стала ходить по комнате. Он молча и терпеливо ждал. Наконец, она вспомнила, что разговор не окончен, приблизилась к столу, не садясь.

Он увидел во весь экран прямо перед собой через полураспахнутый халат её гладкий живот с маленьким слегка приплюснутым углублением и оторопел.

Постучав пальцами по столу, она сказала коротко, деловито:

– Импровизации я тебе пришлю. Без вопросов. Всё, что у меня есть. Но с одним условием…

– С каким?

– Ты будешь присылать мне свои тексты. По мере написания. По одной главе или по несколько сразу. Как захочешь.

– Согласен.

– И ещё… Нет, всё.

Она вдруг вскрикнула, паническим жестом запахнула халат и отключилась.

В тот же день, к вечеру, он получил по электронной почте желаемую запись импровизаций Кузьмы. А через неделю послал Офелии первые пять глав своего романа-гротеска под условным названием «Девочка бегущая к реке» и начинавшегося, как известно, фразой «Февраль 201… года в Москве был скуп на снег и морозы…»