Анна Фрост - Маниакальная депрессия

Я решил, и я знал, что делать дальше. Вслед за этим всплыло другое… Такое лёгкое в оболочке мыслей… нуждающееся в исполнении…

Спустя несколько минут я так же решительно взглянул на психиатра и сипло, уверенно шепнул:

– Слушайте.

Как известно, всё то, что случается с нами в детстве, оставляет в нас глубокий след. Как семя – сначала попадает в почву, потом пускает в неё корни, растёт, даёт побеги и, наконец, плоды. То, что получится, в большем зависит от погодных условий. Так было и у меня.

Всё началось, когда мне было ещё восемнадцать. Не так давно. Тогда я впервые понял, что по-настоящему люблю… только не сумел правильно это выразить. Мы знали друг друга, можно сказать, с первого класса. Сначала она мне просто нравилась. Я любил наблюдать за ней… за всем, что она делала.

После нашего близкого знакомства между нами скользнуло нечто, что каким-то образом, как я сразу понял, связало нас, наше будущее… Пока это, конечно, была только симпатия. Дружеская симпатия.

Мы быстро нашли общий язык… Часто вместе ходили на учёбу… После учёбы – уходили домой… Постоянно о чём-то разговаривали… и нам всегда было очень интересно вдвоём. Мы не следили за временем. Только ждали следующего утра или дня, чтобы снова встретиться… хотя бы взглядом.

Особенно запомнилась та осень, наша осень, которая сегодня усиливает мою болезнь и тоску, когда мы гуляли по разноцветным листьям, собирали их, купались в них, обнимались, лёжа на холодной сырой земле, и были счастливы. Тогда я начал понимать, что чувствую к ней что-то большее, что вижу её уже не как друга. Черты её лица запали в мою душу, так глубоко, что она снилась мне каждую ночь. Просто она. Её густые, мягкие, всегда чуть взъерошенные рыжие волосы, нежный овал лица, бледная кожа, чувственные губки, точёный носик, красивые глаза… самые красивые из всех, что я видел… цвета свежей зелени… ресницы, брови, стройное тело, тонкие ручки, пальчики, ноготки… Иногда кажется, что я ощущаю её и сейчас, как тогда, только это ощущение похоже на наваждение… Наверно и потому всё так, что я давно её не видел… не касался… Она до сих пор мне снится порой, часто… Уверен, она не изменилась. Она никогда не изменится. Она всегда со мной… Моя.

Я дышал её красотой… ей… Я воспевал её… в своём сердце… в своей душе… Обожал её до безумия… Она была единственной, кому я мог доверить что-то и довериться сам, показать свою грусть… Она была единственной, кого я любил. С семьёй я не был особенно близок. Всегда был для них как чужой, никому особо не нужный… как тень. Моим миром, моими трудностями и проблемами никто особенно не интересовался. Изредка мне удавалось обмолвиться словом с матерью или с отцом. Буквально на несколько минут… и ни о чём. Как и они оба – друг с другом. На учёбе меня вовсе никто не понимал. Все считали странным. Оказалось, были правы… Но не суть. Ей одной я был готов открывать свои двери. И это нехорошо сказалось на мне…

Она была крайне добра ко всякой живности. Однажды случилось так, что её сильно укусила собака, мимо которой мы проходили по улице. Когда я увидел у Мэри кровь – меня сначала охватил испуг, а после – злость, как только я заметил её слёзы. Я словно потерял рассудок и рванул за животным, которое по виду и размерам было вполне способно меня загрызть. Собака, увидев меня, бешено зарычала, бросилась мне навстречу и получила мощный удар по голове, после которого отлетела в сторону. Я начал со всей яростью, изо всех сил бить её ногами, не разбирая, куда и сколько. Были слышны только сильные глухие удары и дикий собачий визг. Вначале я не видел ничего, потом – яркие красные пятна, тёмные и размытые, а потом услышал треск костей, и у меня возникло дикое желание сделать из этой туши месиво. Я вошёл во вкус и пачкал свои джинсы, выплёскивая из себя разбуженную жестокость… пока моя подруга стояла поотдаль, как вкопанная, и не знала, что сделать, чтобы я остановился.

Когда туша перестала визжать, я отшатнулся, чуть не упал и резко развернулся в сторону Мэри. Посмотрев ей в глаза, я увидел там ещё больше слёз, страшный шок, боль, словно она во время моих действий была внутри той собаки, и разочарование, смешанное с ненавистью, во мне и ко мне… Никогда этого не забуду… эту горечь… Она явно не ожидала от меня такого, как и, в общем-то, я сам – от себя. От неё повеяло страхом. Она боялась подойти ко мне. Я ощутил это и двинулся к ней сам, не до конца отдышавшийся и отошедший от содеянного. Подойдя к ней, я получил резкую жгучую пощёчину, отрезвившую меня, но не успел схватить Мэри за руку – зарыдав, она убежала.

Я хотел было догнать её, но что-то меня остановило. Спустя некоторое время всей своей тяжестью наступило чувство вины, и, идя куда-то в сторону своего дома, я захотел прибежать к Мэри домой, ворваться к ней в комнату, упасть перед ней на колени и долго и горячо извиняться, обнимая её, и целуя по-настоящему. Это желание было настолько сильным, что я не смог сдержать его даже в силу своей нерешительности. И я метнулся к ней домой. По дороге мне попался какой-то жалобно скулящий щенок. В моей голове мелькнула безосновательная мысль взять его и отнести Мэри. Я так и сделал. Дверь её дома оказалась открытой, и я не замечая вокруг себя ничего влетел внутрь и взбежал наверх в её комнату, резко остановившись у её кровати.

Она лежала отвернувшись к стене, закрыв лицо руками, тихо всхлипывая, успокаиваясь… Лучи заходящего солнца падали на её волосы, на неё всю… Рана от укуса собаки ещё кровоточила, но уже не так сильно… Мэри выглядела такой несчастной и беззащитной, как ребёнок… И такой красивой.

Я медленно, почти беззвучно сел возле неё. Мне было жаль её, и я ненавидел себя за то, что натворил. Моя душа болела, наверно, вместе с сердцем Мэри… Я совсем растерялся и не знал, что сказать, с чего начать. Так случилось впервые…

Вдруг щенок в моих руках заскулил. Мэри замолчала и повернула голову в мою сторону. Взглянув в её глаза, я словно ожил… Мои руки сами опустили щенка на её кровать. Она застыла от неожиданности, но спустя секунду улыбнулась и начала ласково гладить мой подарок. Я не выдержал. Схватив её за плечи и потянув к себе, я слился с ней в долгом страстном поцелуе… Становилось всё теплее и теплее, легче и легче… Я будто таял, поднявшись к горячему вечернему небу. От её объятий по моему телу пробегала дрожь… Я всем своим существом хотел, чтобы это длилось вечно. Но Мэри вдруг отодвинулась от меня. Собравшись, я выпалил: «Прости!..» Она снова улыбнулась, точно так же, и, почесав щенка за ушком, радостно кивнула мне.

То, что творилось внутри меня на тот момент, не описать словами… Я тоже был счастлив… безмерно. Сердце стучало, как молоток. Чувства бешеными волнами накатывали на меня… Хотелось обнимать Мэри снова и снова… Делать для неё всё… чтобы она всегда была такой радостной…