Надежда Дягилева - Дневник на двоих

И вот, когда я наконец забеременела, я почувствовала – не могу больше ждать, все. Должна я ее найти, прямо сейчас должна. А Киру сказать не могла – боялась. Вот и получилось, что получилось – его подозрения, его ненависть к моей дочери, его нежелание взять ее в нашу семью. Но я рада, что к мамочке сегодня приехала. Еще вчера я не знала, что же мне делать – вот найду я дочь, а взять ее к себе нельзя, Кир не хочет. Что же, так в детдоме ее и оставить? Теперь у меня есть ответ.

Я найду мою доченьку. Возьму ее к себе. А Кир, если хочет, пусть уходит от меня. Дети важнее мужчин. Вот мама – решила по-другому, внучку в детдом запихнула ради дяди Славы, а он ее все равно бросил. И что в сухом остатке? Одинокая, незамужняя, внучка в детдоме, дочка ее ненавидит. Я такой судьбы не хочу. Мужчины приходят и уходят, а дети – навсегда.

Когда я пошла спать, за окном светало. Я было очень спокойная – я приняла решение и теперь знала, что делать. Больше не будет слез и обид. Я найду мою девочку. Ей сейчас столько же лет, сколько было мне, когда я родила ее. Я найду ее и спасу. Вместе с ней я найду и спасу себя.

Утром я вернулась домой. Кирилл уже отчалил на работу. Наша квартира поразила меня – как же быстро появляется налет беды на обыденной обстановке. Вроде все как всегда – только завяли цветы в спальне и постель не прибрана. На кухне пахнет горелым кофе и сигаретным дымом – когда меня нет, Кир позволяет себе здесь курить. Форточку открыть ему, конечно же, никогда в голову не придет, даже летом. Мойка полна грязной посуды, кухонное полотенце валяется на полу – Кир явно что-то пролил и вытер лужу первой попавшейся под руку тряпкой. Возле переполненного мусорного ведра – пустая коньячная бутылка. Я вздохнула. Кир всегда презирал тех, кто топит свои проблемы в стакане. То, что он встал на этот путь, говорит мне о многом. Прежде всего о том, что человек, которого я когда-то поклялась сделать счастливым, мучается по моей вине.

Кругом я виновата – перед Киром – зачем я его мучаю? Перед дочкой – как я могла ее бросить? Перед матерью – зачем я снова грызла ее печень, ведь все равно что сделано, то сделано? Перед тем, кто сидит в моем животе – вместо того, чтоб гулять с ним в парке на солнышке и лопать витамины, я плачу и не сплю ночами, каким будут его нервы?

Я решила взять себя в руки. Прежде всего, я уничтожила следы запустения в доме. Распахнула окна, впустив свежий воздух, что-то помыла, что-то выкинула, полила цветы, разложила по местам все мелочи, которые Кир имеет обыкновение бросать где попало.

Позвонила мужу. Была с ним добра и ласкова – то, что я определилась с выбором, сделало меня сильной. Сильному человеку легко быть великодушным. И потом, еще ничего не случилось – может быть, когда мы найдем мою дочь, Кир ее полюбит и сам захочет, чтобы она жила с нами?

Итак, я позвонила мужу. Кир, видимо, тоже взял себя в руки. Беседа у нас получилась такая, что посторонний, услышав ее, наверняка бы решил, что мы – идеальная пара.

Кир напомнил мне о встрече в доме ребенка – как будто бы я могла о ней забыть! Мы уговорились, что Кир заедет за мной в пять – пробки в это время нешуточные, чтобы не опоздать к семи, нужно выехать пораньше. Дежурное – «люблю, целую». Мы положили трубки и я разревелась. Если Кир меня бросит, я просто не смогу жить. Не смогу.

Утром Сашка позвонила мне как ни в чем не бывало. Я всегда любил эту ее легкость, ненапряжность – с вечера разругаемся вдрызг, наговорим друг другу такого, что она раз и за дверь и к маме. Или я свинчу к ребятам, пожар в душе водкой тушить – а потом встречаемся, и как не было ничего. Любимый, – говорит, – единственный мой. Ребята мне все завидуют, их-то жены пилят и пилят за любой пустяк, а мне все как с гуся вода.

Теперь-то я думаю, что дело вовсе не в легкости Сашкиного характера. Просто она так много от меня скрывала, что это у нее в привычку вошло – все свои чувства и эмоции настоящие прятать. Вот она и прятала от меня свою злость, свою обиду, притворялась, короче, идеальной женушкой. Мне бы радоваться – другие бабы и этого-то не умеют, а мне почему-то горько.

Я решил раньше смерти не помирать. Может, мы эту дочку еще сто лет искать будем. Вот найдем, тогда и будем решать, что делать. Может, она к нам жить идти не захочет. Может, у нее уже парень есть, и она с ним хочет жить, а не с мамой. Скорее всего, так и есть. Девки сейчас все ранние, а тут еще детдом прошла.

Короче, встретились мы с Сашкой как родные. Да мы и есть родные. Я ее обнял, с пузом поздоровался – негоже ведь человека игнорировать только потому, что он еще не родился – и поехали мы в этот дурацкий дом для сирот. Сашка, конечно, по дороге опять поплакала, но я уже привыкать стал, не дергаюсь так, как поначалу.

Там я Сашку опять в машине хотел оставить, но она уперлась – пойду с тобой, говорит. Ну, пошли вместе. Бабища не обманула. Ровно в семь выходит, не в халате, а в костюме каком-то задрипаном. Я к ней, Сашка за мной. Баба явно нам не рада. Глаза выкатила и давай наезжать. Все ты мне наврал, – говорит, – Не было твоей дочери у нас. Не было и быть не могло. Потому что – я таки навела справки – девочка такая умерла в роддоме. На третий день жизни. И если ты папаша, то не мог ты этого не знать. Только никакой ты не папаша, а будешь здесь еще околачиваться, я милицию позову, понял? И грымза ушла. Я хотел сказать, чтоб вернула деньги, но в это время вдруг боковым зрением увидел, как моя беременная Саша медленно и плавно, как в замедленной съемке, падает на чахлый московский газон.

Привести Сашку в чувство я так и не смог. Слава звериному оскалу капитализма, платная скорая, стоящая бешеных денег, примчалась моментально. Так моя Сашка неожиданно для нас обоих оказалась в больнице, в палате интенсивной терапии гинекологического отделения. Палата, конечно, сильно платная. Сашка вся увешена трубками, датчиками, вокруг койки куча каких-то мониторов, все пищит, гудит, светится и мигает. Вот только не знаю, поможет ли все это великолепие спасти жизнь нашего ребенка. Сашкин организм, потрясенный новостью пятнадцатилетней давности, непременно решил рожать сегодня. Пока врачам удается останавливать этот процесс бешеными дозами медикаментов, но сколько лекарств можно влить в беременную женщину без риска убить ребенка самим лечением?

Я пытался Сашку успокоить. Говорил, что может быть, это неправда, и тетка нам просто наврала, чтобы ничего не выяснять. Говорил, что завтра я поеду в роддом и все узнаю наверняка, а пока надо просто отдохнуть, поспать. Сашка смотрела на меня прозрачными глазами безумца и шептала – я чувствовала это, чувствовала. Я убийца, убийца – она вбила себе в голову, что девочка умерла из-за того, что Сашка ее бросила. Внезапно я разозлился. Ты и этого ребенка хочешь убить, дорогая? – ласково спросил я. – Хорош реветь, сейчас все узнаем наверняка. Мама твоя, говоришь, тогда парадом командовала? Вот у нее и спросим, отчего ребеночек на тот свет отправился. Может, она родилась такая – с жизнью несовместимая, и хоть ты ее бросила, хоть не бросила, дорога ей на тот свет все равно одна была. Я сейчас привезу твою мать, и пусть она нам всю правду и расскажет. А ты смотри, не вздумай рожать, а то я тебя своими руками задушу, если мне наследника погубишь. Сашка кивала. Я видел, что достучался до ее воспаленного мозга.