Вера Малярша - Я всегда была уверена, что главное для женщины…

Она боится сказать Стасику, что она малярша. Ну сейчас не скажешь, так потом выяснится, и что? Надо сходить за лестницей, не достаю до верха. Лестница в соседней комнате. Черти, они капитально заляпали лестницу алебастром. Понятно – крепили маячки, руки колотились. Сейчас все пьют, у нас бригада тоже сухой не бывает. Я ставлю лестницу и карабкаюсь по заляпанным ступенькам: хочу взглянуть на проблему Аньки сверху. Стасик не пьет – еще один его козырь. Понятно, что Стасика нужно брать. Стасик – артист, и его трудно обмануть. Ну и не надо обманывать. Анька должна сказать ему: «Я малярша второго разряда». И точка.

Анька с матерью живет в бабкиной квартире в центре Москвы, на бульварном кольце. Это бывшая коммуналка, из которой давно выехали все жильцы, а Анькину бабку оставили, и она стала хозяйкой огромной квартиры в шесть комнат. Анькина бабка была женой засекреченного советского разведчика, который боролся с врагами во времена холодной войны. А теперь эти враги приходят к Аньке и просят продать им квартиру. Хорошо, что секретный Анькин дед не дожил до этого позора, иначе бы он перестрелял врагов из наградного пистолета прямо в прихожей.

Возле подъезда стоит корейская иномарка с подмосковными номерами. Значит, Стасик уже у Аньки.

Дверь открывает Елизавета Петровна. На голове у нее чалма из ткани с люрексом – «электрики». На бедрах шаль с кистями. Во рту сигарета с длинным мундштуком.

– Я курю, Вера, чтобы молчать, – говорит Елизавета Петровна. – Анька как порох, того и гляди сорвется.

В комнате сидит Стасик и смотрит телевизор.

– Меня показывают, – объясняет он мне, не отрывая глаз от экрана. Красивый мальчик, жаль, если у Аньки сорвется.

– Это какая серия? – спрашиваю я, усаживаясь за круглый стол под старинным лиловым абажуром на медной цепи.

– Пятая серия второго фильма, – Стасик кладет ногу на ногу. У него по-детски острая коленка. – Через два эпизода меня убьют. Это специально для меня так сделали. Мне через неделю нужно лететь в Бухарест, я уже подписал с румынами контракт на телевизионный спектакль по Чехову.

Вошла Елизавета Петровна с мундштуком во рту. Стала накрывать стол для чая.

– Стасик привез торт, – говорит Елизавета Петровна, – за три тысячи рублей. За такие деньги в торт просто обязаны положить маленькую баночку черной икры.

– Он экскюзивный, потому что на настоящем агар-агаре, – говорит Стасик. – Где Анечка?

– Я за ней схожу, – я встаю и иду к Ане.

Аня стоит у окна и обрывает листья у высокого лимонного куста.

– Привет, – я сажусь на постель Ани, прижимаю к себе плюшевого медведя. Мне хочется ответного тепла, я промерзла в своем бетонном офисе, втянула сырость известкового раствора, надышалась алкидными эмалями, уайт-спиритом и скипидаром.

– Ты чего пришла? – гундосо спрашивает Анька. Наревела себе спазм носовых сосудов, как при простуде.

– Почему ревешь? – говорю я. Анькин плюшевый мишка старается меня согреть. Но я слишком замерзла.

– Хочу и реву, – Анька обрывает с куста последний лист. На минуту задумывается и начинает рвать ядовитые латексные лимончики.

– Пойди и скажи ему, что ты малярша, – я беру на себя ответственность за Аньку. Мне плохо от этой ответственности. Неблагодарное это дело.

– Ладно, – неожиданно легко соглашается Анька, – пошли.

Я выпускаю из рук плюшевого мишку. Нам с ним от этого тоскливо. К тому же у мишки оторвано ухо. Оно валяется у кровати и похоже на лимонный лист.

Стасик пьет чай и рассказывает о том, как в Китае он ел вяленую крысу. Он обещает вспомнить и записать рецепт, Елизавета Петровна аккуратно затыкает пальцами уши. Со стороны выглядит как напряженное женское внимание. Стасик счастлив.

– А, привет, – Стасик замечает Аню. – Садись, бери торт, наливай чай.

– Мне нельзя торт, – Аня блестит глазами. – Иначе выгонят из агентства.

– Какого агентства? – Елизавета Петровна вынимает пальцы из ушей.

– Из модельного, мама, – говорит Анька.

– Я знал, что ты модель, – просиял Стасик. – Если хочешь можем полететь в Бухарест вместе. Я впишу в райдер пункт о твоем присутствии.

– Аня, ты никуда не полетишь, – вскрикивает Елизавета Петровна.

– Не волнуйся, мама, – Аня берет торт и наливает большую чашку чая. – Я пошутила. Стасик, я не модель, я малярша. Ма-ляр-ша!

– Кто ты? – не понял Стасик.

– Малярша второго разряда, – говорит Аня и откусывает огромный кусок торта. – Красим-белим.

– Это правда? – Стасик изумлен. Он не играет. Или он действительно гениальный актер.

– Правда, – Аня кидает на стол трудовую книжку. – Там все написано.

– Я пошел, – Стасик быстро допивает чай и торопливо запихивает торт. – У меня сейчас озвучка анимационной рекламы. Между прочим, платят хорошие деньги. Ты проводишь меня?

– Нет, – Анька берет второй кусок торта.

Елизавета Петровна сосредоточенно раскуривает косяк. Я разглядываю свои обломанные маляркой ногти. На пенсии я отращу себе когти росомахи, я молча клянусь сама себе.

– Я вернусь из Бухареста и позвоню тебе, ладно? – Стасик делает вежливый поклон и движется к двери. – Только это будет не скоро. Может через год. Или два.

– Звони, – не возражает Анька и делает Стасику ручкой.

Мы сидим и молчим. Лиловый абажур участливо разгоняет тени.

– Зачем ты врала про агентство? – Елизавета Петровна с облегчением откладывает мундштук и нацеживает себе полстакана цейлонской заварки. – Это выглядело глупо.

– Я не врала, – говорит Анька.

– Вера, я сойду с ней с ума, – Елизавета Петровна прикладывает руку к чалме «электриси»

– Я не врала, – повторяет Анька. – Вон трудовая, там все написано.

Я беру трудовую книжку. Штамп отдела кадров нашего комбината – уволена. Штамп отдела кадров модельного агентства – принята. Анька – модель. Я гляжу на Аньку, и мне хочется плакать. Черт, да что за день такой? Как же я без тебя, Анька?

– Не обижайся, Верунька, – Анька встает и обнимает меня за плечи. – Мне предложили – я не отказалась. А ты бы отказалась?

– Нет, конечно, нет, – я вытираю слезы. – Ты очень красивая, Анька. Елизавета Петровна, дорогая, я очень рада за Анну. И за вас.

Я встаю и иду домой. Меня провожают до дверей и суют на дорожку кусок торта. Завтра возьму его с собой на работу, пообедаю сладким. Я иду и несу груз взятой за Аньку ответственности. И буду нести его всю жизнь. А Анька об этом даже не догадается. Она уже уволилась из малярш.

Белокурая девочка с изумрудными глазами появилась на свет в первой трети сентября перед праздником Рош ха-Шана, с которого и начинается еврейский Новый год.

Лучшего подарка для семьи Менделя Кантора и придумать было трудно. Многочисленные родственники счастливой семьи заполнили зеркальный банкетный зал еврейского ресторана, известного своей кухней и музыкой.