Игорь Агафонов - Под прикрытием Пенелопы

Вот, допустим, накануне моего тридцатилетия Костя не вынес колёса от машины с балкона. Ну и что? Если не добавить, что это было сделано из принципа… Скандал. Костя взял сына и уехал на шашлыки. Тогда я уже на его день рождения – через девять месяцев – не стала ничего готовить и вообще… И он отменил встречу с друзьями. Разумеется, обида. А тогда с колёсами – как ни в чём ни бывало… Моя обида в расчёт не бралась. Очередной, мол, каприз. А я по этому поводу до сих пор переживаю, так мне обидно… и просто не могу простить такое невнимание, такое подчёркнуто-намеренное причинение боли. Колёса!.. Счёты стали сводить. А где счёты, там…

А он разве, сама себе могу возразить, не помнил моей измены с Эдуардосом? Но я-то его мучила не специально, я сама мучилась. Я же в Костю была влюблена два с половиной года, а потом поняла, что это рядом не стояло с настоящей любовью. Не могу сказать, что Костя был плохим человеком. Обычным, должно быть. Даже был мне хорошим другом. Но – плохим мужем. Что подразумевается под хорошим мужем? Да, пожалуй, избитое выражение, мало что объясняющее. Каждый человек себе рисует свою картинку… или же пользуется чужой. Думаю, тот хороший, кого любишь… Впрочем, тоже штамп.

Или… Ну всё-всё им делалось настолько плохо, что лучше бы не делал вовсе. И он отлынивал не просто так, а подводил под всё философию: что, мол, это в принципе невозможно сделать. Уж лучше скажи: не хочу, лень, а не серенады пой… Ох уж эти его искусственные проблемы на голом месте. Вот он на даче: ой, да эту полочку и гвоздодёром не оторвать. И минут пятнадцать обосновывал свою лень или нежелание. Сын молча подходит и легко отрывает. Костя умолкает.

И вот такое сосуществование с постоянным пережёвыванием обид, подсчётами – кто кому больше задолжал… и никаких проблесков в обозримом будущем!

И – прозрение! – что жизнь с ним не наладится никогда, и надо просто бежать… не срабатывало в голове, не сработало раньше.

На стороне же он любил покрасоваться, там его хвалили… При этом он так хорошо представлял себя жертвой… А сам элементарно манипулировал моими изгибами – моим гневом, моей искренностью, несмотря на то, что сам был невероятно толстокож. Единственно, что он чувствовал издалека – атипичность мою. И этим хвастался перед друзьями. И поступал, как самый последний самодовольный мужик. А я так страдала все эти годы от мысли, что вот попала в какую-то ловушку… семейную ловушку.

Я слишком стихийная, чтобы жить по стереотипам.

На одной из встреч с Костиными однокурсниками Стасик Тарасов изображал стриптизёра – это было смешно, и я веселилась. Так вот он, хилый такой, с впалой грудью, стал раздеваться, а потом прыгать на шест, с которого съезжал тут же на пол – силёнок не хватало удержаться. А возможно, прикидывался слабочком. И когда ребята при очередной ежегодной встрече пригласили меня в стрипклуб и подарили общение со стриптизершей, то я восприняла это как здоровый юмор. А Костя этого не понял. Ты, сказал, извращенка. А мы с ней, этой стриптизёршей, просто разговаривали всё это время. Мне было интересно, что и как в её профессии…

Да, всё это шло из его семьи. Когда я впервые увидалась с его родителями, мне сразу нужно было подумать, во что это выльется.

У него в семье культивировались сплошные предрассудки. И ему всё перешло по наследству. Я не могу вспомнить ни одного момента семейного лада, дружности…

Отца его я просто ненавидела – он всё пытался подглядывать за мной: я иду в ванную комнату, и он обязательно дёрнется, и даже не извинится, лишь зубы оскалит. А мать… ревновала меня и к мужу и к сыну. Лишь Костина бабушка меня любила и любит до сих пор. А жену его вторую не переваривает. Нашёл себе подобную, говорит.

В прошлом году я встречалась с Костиными сокурсниками – они, как и в прошлые годы, позвонили именно мне: не знали, что с Костей мы уже разошлись. Ну а я по своей непосредственности явилась, как ни в чём не бывало. Один из моих воздыхателей, Хореев, осудил меня за развод… даже когда я сказала, что не любила Костю по-настоящему. Осудил! А? Каково! А я в него, в хорька, была влюблена целых два месяца. И как меня отвело от него?.. Уж с ним-то было бы ещё хуже.

И я искренне не жалею, что развелась… Такой момент: в загсе затребовали справку с датой решения суда, я поехала… Архив же сгорел. И моя реакция была:

– Что мне, опять разводиться?!! – взмахнула даже руками, взвилась голосом.

И мне сразу:

– Тихо-тихо, всё сейчас сделаем.

Вот, наверно, и всё.

Короче, что я усвоила по жизни, так это одно – я невероятно тупа. Уже самой жизни надоело ждать от меня разумных поступков… и тогда она, жизнь, решила устроить мне катастрофу, чтобы я, наконец, поняла хоть что-нибудь.

Ехала с дачи с соседями, на их «Ниве». Жорик потом говорит, что машина сама по себе поехала на бетонный столб. Они оба с женой невредимы, ни одной царапины. А меня выбросило через лобовое стекло, сустав в бедре вырвало. И лежу я… вернее, зависла где-то между чем-то и чем-то и молю: достаньте меня отсюда, пожалуйста… Не могу вспоминать без содрогания.

В палате со мной девчонка лежала, из окна выбросилась от любви – родители запретили ей встречаться с женихом. Позвоночник сломала, и уже никогда пошевелиться не смогла бы. А ей кто-то из навещавших её родичей говорит: ничего-ничего, всё наладится. Постороннему слушать невозможно, а уж как ей, той девчонке… Отравилась. А её молодой человек повесился позже.

Да, понимаю, современная версия Ромео и Джульетты.

Вот и у меня такая была депрессуха, что… хоть в петлю.

Врачи ничего хорошего не обещали, в лучшем случае – хромой на всю оставшуюся жизнь. Однако вот всевышний повернулся ко мне лицом и дал ещё один шанс…

Первое моё приобщение к литературе произошло на Кубе. Я отправилась на выставку народного творчества Кубы. Ходила, смотрела, и ко мне подошёл мужчина – как после я догадалась: подлинный маг, заговорил со мной о жизни, о творчестве… причём, я не почувствовала совершенно, что это какой-нибудь хлыщ или маньяк сексуальный – это я чувствую за версту. И на прощанье он мне сказал: ваш путь подскажет вам одна женщина… совсем скоро, будьте готовы. И… я не помню, как он исчез. Мне показалось, что при последних словах он улыбнулся и – растворился: я задумалась над его словами, продолжала бродить по выставке и вдруг обнаружила: хожу без попутчика, одна. И лишь дома обратила внимание – с руки исчез браслет. Украсть его попросту не представлялось возможным. Он был у меня на запястье – как это правильно сказать? —запаян. И в тот же день вечером я написала своё первое стихотворение: «То ли во вне, то ли во мне»/ звучанье колокольца./ То ли во сне, то ли в избе/ засвечено оконце?/ И в том оконце/ либо свет, либо мерцанье звёзд…/ Так где же я, в каком миру/ я слышу голос муз?