Сергей Конышев - Мощь Великая

Коврин подошёл, взял листы и стал разглядывать их, демонстрируя восхищение.

– Да, талант есть талант! Великолепно! Какие эмоции, какая страсть!

Шмарова довольно улыбалась.

– Это для «Голенькой клубнички», они мне контракт на год предлагают!

– Что ж, здорово, не продешеви только!

Коврин вернул картинки, уселся за стол и машинально включил компьютер, хотя ничего не собирался за ним делать.

– А мужики сегодня здесь?

– Да, с утра оба здесь торчат, обкурили всю комнату! – искренне возмутилась Шмарова, выпуская изо рта клубы табачного дыма.

– А сейчас где? Обедают?

– Ага, обедают они! Спорили всё, спорили и пошли пивом остужаться. В «Креветку».

«Креветка» – близлежащий пивной бар, довольно уютный и уважаемый многими желтопурговцами, включая Коврина.

– Пойду я тоже, кружечку с ними махну. Шеф всё равно занят… кстати, не в курсах: надолго ли?

– Какие-то заказчики новые приехали – думаю, это на весь день. А может, и ночью ещё продолжат переговоры свои.

– Понятно. Тогда я, пожалуй, пойду… в другой раз лучше заеду. Слушай, Ирина Николаевна, по старой дружбе, если шеф спросит, то я интересный материал накопал и по нему работаю, как смогу, так ему доложу, ладно?

– Хорошо, Лёш, спросит – скажу.

– Комп тогда выключишь, о’кей?

В «Креветке» было прохладно, уютно и немноголюдно. Коврин сразу увидел Шутина и Дёмина. Они сидели вдвоём за столом в самом центре зала. Шутин, развалившись на стуле, выкатив обтянутое клетчатой рубашкой пузо и размахивая курительной трубкой, вёл настоятельное вещание. Дёмин же сидел строго напротив, сложив руки на столе, как прилежный школьник, ссутулившись и свесив голову до упора подбородка в грудь – будто бы тонкая белая шея более не в силах удерживать такую тяжёлую ношу. Шея только иногда болтала головой – либо вертикально, видимо, в знак согласия с собеседником, либо горизонтально – выражая, похоже, таким образом несогласие. Но в основном шея покоила голову, принуждая её хозяина созерцать красную скатерть с рассыпанными окурками и очистками креветок. Шутин увидел входящего Коврина, махнул ему рукой и громко, густым баритоном воскликнул:

– Во, Лёха! Давай к нам! – И тише добавил, обращаясь к Дёмину: – Сейчас Лёха тебе подтвердит!

Шутин обернул взгляд к барной стойке и снова усилил голос:

– Саш, ещё нам пивка – три!

– Здорово, Лёш.

– Здорово.

Коврин присел, закурил.

– Об чём столь жаркий спор, коллеги?

Ставший было затухать взгляд Шутина вновь воспылал:

– Да вот, объясняю этому дураку, что человек в принципе только узник обстоятельств. Что я имею ввиду: представим себе, что родились два совершенно одинаковых человека, обладают они совершенно тождественными психофизическими характеристиками. Но в результате того, что они подвергаются влияниям разных внешних факторов, поступки их могут разниться настолько, что будут характеризовать этих людей как совершенно противоположных личностей. И общественность будет о них говорить как о «плохом и хорошем», либо как об «опустившимся и деловом» человеке… ну, и так далее. Хотя изначально они абсолютно идентичны и, помести их в одинаковые обстоятельства, они и продолжали бы быть совершенно одинаковыми до самой смерти. Ясно? Лех, ну, ты-то со мной согласен?

Коврин не особенно вникал в суть речи. Он давно знал Шутина как человека, генерирующего идеи, отличавшиеся крайней степенью бесполезности. При этом, пытаясь довести свои соображения до собеседника, Шутин грешил непоследовательностью и нелогичностью. Он мог долго вести мысль в определённом направлении, а в итоге озвучить совершенно противоположный всему предыдущему повествованию вывод; мог неожиданно закончить тему, перескочить тут же на другую или вообще вдруг замолкнуть. К тому же мысли настолько быстро проносились сквозь голову Шутина, что он не всегда успевал их озвучить, но при этом истово негодовал, когда собеседник из-за этой особенности терял нить повествования. В чём Шутину нельзя было отказать, так это в энергичности, искренности и эмоциональности – каждую свою, даже самую незначительную идею, он переживал всей душой и отстаивал изо всех сил. Бесспорно, если бы Шутин употреблял бы данную энергию на более практичные нужды, то наверняка добился бы в жизни существенных успехов. Дёмин же был провокатором – самым сильным раздражителем для Шутина, который только можно себе представить. Он часто прикидывался специально несогласным или чего-то непонимающим, чем приводил Шутина в бешенство. Дёмин действовал вполне сознательно – реакция Шутина его забавляла. Коврин же, в свою очередь, прекрасно знал все эти игры и иногда подыгрывал.

– В принципе, да. Хотелось бы услышать доводы оппонента.

Тут, впервые по пришествии Коврина, отозвался Дёмин:

– Да я с ним и не спорю… в принципе. Но его доводы чисто теоретические, поскольку совершенно одинаковых людей быть не может, так ведь? Ну, что толку об этом рассуждать?

Шутин от возмущения подавился креветкой, замахал трубкой, как бы затыкая Дёмину рот, а, откашлявшись, громче обычного забаритонил:

– Да вы, молодой человек, просто тупица, как я погляжу! Вся теоретическая подоплёка моей идеи – только для более яркой иллюстрации. На практике не надо брать двух одинаковых людей, а стоит представить как бы один и тот же человек действовал в разных, предложенных ему, ситуациях… Я вот сейчас на себе проиллюстрирую. В молодости я разделял, например, одно очень расхожее мнение о том, что женщин бить нельзя. Ну, и действительно это низко для сильного благородного мужчины – бить слабую, беззащитную женщину. Я искренне считал так и жил в соответствии с этим принципом. Прошло время. С ним я приобрёл жизненный опыт – и опыт общения с женщинами в данном случае важен прежде всего. И вот моё мнение теперь, мнение человека, живущего четвёртым браком, изменилось на противоположное: бить женщину можно, и даже нужно. Для её же блага. Не с утра до вечера, конечно. А только, когда она этого заслуживает – а такой момент настанет, отбросьте, друга мои, сомнения. Тысячу раз правы были наши предки, выбирая в качестве главного аргумента для бабы широкий мужицкий кулак. Только он способен привести это недоразвитое существо в равновесие с законами природы. Да и как мужику защититься от неё? Мужик – вот простак-то, чистая душа – даже не понимает, – иногда до поры до времени, а чаще вообще не поймёт никогда, – что баба есть тварь, вражина, вооружённая изощрённой ложью, коварством, меркантильностью, жестокостью, сексуальной привлекательностью, отсутствием принципов, логики и совести, и ведёт постоянно боевые действия против него. Постоянно! Ха, а вот Лёха не женат – он пока этого не знает! Да, Лёх!? Но я-то знаю! Поэтому я уверен, что женщина заслуживает мужского тумака… и намного чаще, я подозреваю, чем мужчина её этим самым тумаком удостаивает. С точки зрения современной морали что получается: мужчина, стой ровно и обтекай, терпи, пока женщина над тобой издевается – обманывает, унижает, изменяет, бьёт – ей-то можно! ХА-ХА!! Даже социальное инферно бабы поставили себе на службу! Поэтому единственным инструментом возведения и укрепления семейного счастья является вовремя введённый в действие кулак. И тут – о чудо! – перед взором мужика вдруг любящая кроткая супружница, горячий борщ да чарка пива после волшебного секса, в котором этот отдельно взятый мужик – самый лучший мужик и есть. И у бабы в душе равновесие и счастье, и на гормональном уровне порядок. Счастливая семья. Вот вам семейные ценности! Вот, значит, что выходит: ветхий я жил в соответствии с одними жизненными принципами, а новый я – с другими. Можно сказать – два разных человека. Но я-то один! Вот так, вот вам пример, когда один и тот же человек в одном случае, имея известный жизненный опыт, а в другом – нет, является по сути своей противоположностью. В первом это – женозаступник, во втором – женоненавистник. Конечно, мужчина, не испытавший на себе коварство женщин, а познавший только нежность их, будет видеть женщину ангелом и со всей искренностью осуждать соседа, треснувшего свою жену, но поменяй его и соседа местами, – вернее, их жизненный опыт, – и мнения их, и поступки изменились бы на противоположные! Вот вам и влияние обстоятельств. И я уверен, что и у вас, мои дорогие оппоненты, найдутся примеры, подтверждающие справедливость моей мысли. А? Так ведь?