Сергей Конышев - Мощь Великая

– Элементарно. Действительно, Иисус Христос говорит: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Смысл здесь в том, что человек склонен беспокоится за своё имущество. Чем больше имущества, тем более поводов для беспокойства. Человек беспокоится за сохранность своего жилища, автомобиля, одежды, переживает за свой доход. Если человек активный в бизнесе, то он боится потерять инвестиции, его беспокоят – просто до сердечного приступа довести могут! – вести с торговых бирж о ценах на золото, нефть, газ, зерно, курсы валют, котировки акций. Всё это – промысел бесовской, ведущий человека к погибели. Человек, не имеющий ничего, не имеет и поводов для беспокойства…

– Ага, вот ты и попался! Как же ему не беспокоится, если завтра ему будет нечего есть и негде спать – вот уж беспокойство, так беспокойство!

– Да, для неверующего человека это так и есть, потому он и склонен к губительному – в итоге – для своей души накоплению вещей разного рода. Это вместо того чтобы положиться на волю Божию и иметь свой «хлеб насущный», верить, что Бог обязательно даст ему всё необходимое для обеспечения жизнедеятельности. Вот в этом и проявляется истинная вера – верить не в то, что Бог есть, – как многие думают, а верить в то, что Бог любит человека и даст человеку всё необходимое; и человеку, имея такого могущественного покровителя, незачем беспокоится о чём-либо, ему остаётся только жить да радоваться. Иисус Христос чётко говорит на эту тему: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться. Душа не больше ли пищи, и тело – одежды? Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их? Да и кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть? И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся, ни прядут, но, говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, кольми паче вас, маловеры! Итак, не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам. Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своём: довольно для каждого дня своей заботы». Так вот, только Бог распределяет имущество, потому беспокоится об этом вредно – повлиять на это человек не может, а душе вреда нанесёт много. И Бог сам знает, кому и сколько чего положено. Человечество однако живёт в принципе по-другому. Все силы человек направляет на получение материальных благ. И совершенно справедливо по законам Божиим получает за это, вместо вожделенного счастья, страдания.

Хотя встреча с Крыловым и затянулась за полночь и за вторую бутылку водки, Коврин, возвращаясь домой нетвёрдой походкой, твёрдо вознамеривался не менять планы и с утра пораньше ехать следить за Сашей, поэтому, прежде чем лечь спать, завёл будильник на четыре утра.

Однако когда чудесный утренний сон прервал мерзкий зов реальности, Коврину не потребовалось даже просыпаться, чтобы со всей отчётливостью осознать, что продолжение пребывания в царствии Гипноса является самым главным, а всё остальное если и существует, то стремится к ничтожности в своей значимости.

Движимый чувством праведного гнева, Коврин привстал, зло хлопнул будильник по макушке и завернулся в одеяло.

Проснулся Коврин только глубоко днём. Мучимый чувством вины за проявленное безволие, Коврин быстро, довольно небрежно оделся и покинул квартиру. Без цели. Чтобы просто уйти.

Последнее время ему стало плохо у себя дома. Раньше он очень любил дом, особенно когда родители были живы. Да и потом, оставшись один, он с превеликим удовольствием торчал дома. Он даже ревновал свой дом к друзьям и любовницам, с неохотой оставляя их у себя ночевать. Потом появилась Надя, которая жила в этом доме некоторое время. Не дом ли их разлучил? Может быть, для Коврина было невыносимо делить столь обожаемое им жилище с другим, пусть и любимым человеком? А потом, вскоре после разрыва с Надей, случилось невероятное: придя однажды вечером с работы домой, он почувствовал себя неуютно и одиноко – почувствовал себя в этом доме… чужим. Тогда он первый раз в жизни отправился ужинать в бар – не выпивать, а просто поесть. В ту ночь он плохо спал. С тех пор Коврин больше не чувствовал себя дома… как дома. Он всё больше искал поводов находиться вне дома. Если раньше он старался по возможности работу принести домой и трудиться уже в привычной для себя обстановке, то теперь предпочитал сделать всё в офисе. Всё чаще трапезничал вне дома. Вскоре квартира пришла в запустение, чем стала ещё больше раздражать своего хозяина.

А вот сегодня случился первый раз, когда Коврин покинул дом, даже не выпив кофе.

Слежку за Сашей Коврин уже пропустил, а до встречи с дочерью Крюкина была ещё уйма времени. Особенных дел не было. Можно было заехать в редакцию забрать гонорар, а заодно попробовать убедить Шарвунца поручить ему подготовить материал о сектах, тем самым преобразовать просьбу Нади в официальное, оплачиваемое редакционное задание.

Коврин в нерешительности потоптался несколько минут возле ракушки, хранившей в себе его «Мерседес» и, так и не открыв замок, махнул рукой и пошёл к метро.

Народу в вагоне было не так уж много, но сидячего места для Коврина не нашлось. Тем не менее, ему удалось устроиться довольно удобно: он встал около двери, облокотившись на перегородку спиной – это место для завсегдатаев метро считается самым удобным из стоячих. Добравшись с двумя пересадками до станции «Пионерская», Коврин вышел из метро и, несколько поблуждав уютными дворами, переступил порог офиса «Жёлтой пурги».

Шарвунец оказался занят, и Коврин прошёл к себе в кабинет. Помимо ковринского, в этой небольшой комнате ютилось ещё три стола, которые принадлежали ковринским же коллегам: Михаилу Шутину – пузатому, бородатому ленивцу, Николаю Дёмину – шустрому, доброму простачку и единственной в этом тесном коллективе женщине – Ирине Николаевне Шмаровой – толстой, добродушной, бездетной сорокапятилетней вдове, не потерявшей надежды дополнить свое женское существование мужской частью.

Войдя, Коврин обнаружил на месте только Шмарову.

– Привет, Ирина Николаевна!

– Привет, Лёш! Взгляни-ка на мои шедевры.

Шмарова подрабатывала в эротических изданиях иллюстратором, и вот сейчас перебирала листы со свежими пикантными картинками собственного исполнения.