Сергей Конышев - Мощь Великая

Дневной сон был неглубоким, тревожным и непродолжительным. Проснулся Коврин не в лучшем состоянии: тело было вялым и малопослушным, голова болела, в груди царапался своими острыми холодными коготками эмбрион депрессии. Желая побыстрее прийти в себя, Коврин залез в ванну и пролежал там с полчаса, затем съел щи и опять лёг на диван. Мысли вяло ворочались вокруг утренних событий. Продолжить изыскания он планировал завтра – поехать пораньше сразу в тот двор, где сегодня оставлял машину Саша, и ждать его там, чтобы уж наверняка определить, куда тот ходит. Вдруг Коврин вспомнил, что несколько лет назад как-то общался с одним угрюмым и малоприятным в общении журналистом, который, в частности, довольно серьёзно занимался вопросами сект. Сейчас он мог бы быть полезен. Вроде, журналист этот оставлял Коврину визитку… Сначала Коврин просмотрел записную книжку в мобильном телефоне – искомых координат там не оказалось; потом он пролистал записную книжку в домашнем радиотелефоне – тот же результат; пошарил в компьютере – тщетно. Видимо, не слишком высоко ценил он это знакомство, раз уж даже телефон переписать не потрудился. Тогда Коврин начал перебирать бумаги. Он копался не менее получаса, пока его настойчивость не была вознаграждена, и он не вытащил на свет люминесцентной лампы маленькую потёртую визитку с телефонным номером Евгения Крюкина.

– Алё, Женю будьте любезны.

– Его больше нет, – ответил мягкий женский голос.

– Что значит: «больше нет»?

– Его убили.

– Как?

– Не знаю, нашли в лесу с отрезанной головой.

– Когда?

– Неделю назад год был.

– Простите, а вы?..

– Я его дочь. А кто беспокоит?

– Я его коллега… приятель… Алексей. Коврин.

– Простите, я вас не помню.

– Да, мы с вами не знакомы… уфф… Как вы смотрите на то, чтобы нам встретится, пообщаться с глазу на глаз?

– Зачем?

Коврин не знал ответа на этот вопрос, предложение он выдвинул, не думая, руководствуясь исключительно репортерским рефлексом. Однако промедлил он только секунду:

– Как я вам уже говорил, я коллега вашего отца… так вот, сейчас я пишу книгу о неординарных людях нашей профессии, в частности – о вашем отце. Теперь, поскольку его нет в живых, я просто обязан подготовить о нём отдельную главу. Буду бесконечно благодарен вам за любую информацию о нём…

Коврин мысленно похвалил себя за натуральную тревогу в голосе – его тенор звучал прерывисто и мрачно. Женский голос помолчал несколько секунд, а затем почти шёпотом произнёс:

– Хорошо. Я смогу встретиться завтра с вами. Положим… в пять часов…

– Где?

– Давайте встретимся около консерватории, прямо у памятника. Вас устроит?

Коврину очень не хотелось тащиться в центр Москвы в час пик, да ещё после утренней слежки за Сашей, но, прикинув, что девушка может закапризничать и вообще отказаться от встречи, поспешил выпалить: «Да».

Положив трубку, Коврин возбужденно заходил по комнате. Надо же – убили Крюкина! За что, интересно?.. В политику он, вроде, не лез. Странно. Такой был тихий сумасшедший, повёрнутый на эзотерике и прочей чепухе.

Захотелось есть. Пошарив по кухне, Коврин обнаружил, что еды в доме не осталось совершенно. Даже хлеба. Придётся идти обедать в бар. Коврин нехотя оделся и медленно побрёл привычным маршрутом, не тратя силы на обхождение луж. По пути он несколько раз кивнул приветствовавшим его прохожим, отметив, что не узнаёт их.

Коврин занял любимый столик в дальнем углу. Из-за барной стойки Коврина поприветствовал бармен Николя, повертев в воздухе литровой бутылкой текилы. Коврин в ответ продемонстрировал ему свою ладонь. К столику подбежал знакомый официант Сергей – худой и высокий шустрый парнишка лет двадцати двух:

– Добрый вечер.

– Привет, Серег, как жизнь?

– Зашиваемся, все болеют, а мы втроём тут, да ещё девчонка неопытная. И это на весь зал. Ну, чего будешь?

– Давай мне бифштекс с картошкой фри, салат какой-нибудь, и пока это всё готовиться будет, давай мне коньячку грамм двести.

– Коньяк как обычно?

– Да.

Коврин вальяжно развалился и закурил. Сквозь табачный дым и полумрак он отвлечённо наблюдал, как к барной стойке подошёл крупный мужчина в длинном чёрном плаще и шляпе, глубоко посаженной на глаза. Николя налил ему водки, тот выпил. Они перекинулись парой фраз, после чего бармен коротко кивнул и снова наполнил рюмку, которую мужчина подхватил двумя пальцами и направился в зал. Коврин с неприятным удивлением отметил, что мужчина уверенно держит курс прямо на него. Подойдя вплотную к ковринскому столу, мужчина, не сказав ни слова, резко отодвинул стул, сел и опрокинул содержимое рюмки в себя, глубоко запрокинув голову назад. Коврин почувствовал себя неуютно.

– Коврин Алексей Павлович? – хриплый баритон прозвучал угрожающе.

– Положим… но… что вам… что вам нужно?

– Мне нужно, – баритон взял паузу, пока его хозяин достал трубку из кармана, набил её табаком и закурил, обдав Коврина приторным дымом, и только затем продолжил: – Мне нужно набить тебе бока, Ковёр дырявый!

В ту же секунду мужчина снял шляпу и громко раскатисто захохотал. Коврин застыл в испуге и недоумении.

– Ну что, не узнаешь друга детства?

Коврин ещё некоторое время с тревогой внимательно вглядывался в лицо гостя, а затем, наконец, просиял.

– Рома?! Рома Крылов! Птица! Ах ты, глупый пингвин! Где ж ты всё это время своё тело жирное прятал?

Да, это был Роман Крылов – многодавний друг Коврина. Как они оба любили рассказывать, познакомились будущие друзья ещё до рождения – их матери общались, будучи беременны ими.

Друзья тепло обнялись.

Замешательство Алексея объяснялось сильно изменившимся обликом Романа. Он значительно погрузнел, его круглый подбородок теперь украшала густая, чёрная, длинная борода, над тонкой верхней губой по-хозяйски устроились усы, тоже густые и чёрные. Вместо короткого «ёжика» – длинные, одноцветные с лицевой растительностью, волосы, разделённые на две равных части прямым пробором; они сходились сзади и свисали на спину толстым хвостом. Глаза… взгляд его серо-зелёных глаз, некогда колючий, жёсткий, бескомпромиссный, теперь приобрёл теплоту и плавность.

– А ты здорово изменился! Что с тобой произошло?

– Да много чего… А ты как?

– Да ничего интересного – работаю в одном таблоиде.

– Семья есть?

– Нет, не обзавёлся ещё. А у тебя как с этим?

– Сынишке четыре года, второй на подходе.

Тонкие губы Романа расплылись в счастливой улыбке.

– Что ж, молодец, – равнодушно сказал Коврин. Он никогда не разделял каких-то особенных чувств людей в отношении детей. – А что всё-таки за вид такой странный у тебя… Ты… ты на… на священника похож!