Галина Альвергнат - Все к лучшему

– Ты вверх все время смотришь, а в жизни надо чаще вниз смотреть, себе под ноги. Ты частенько жизнь усложняешь, а она, в сущности, очень проста и… и материальна.

– И духовна тоже.

– Да, и духовна тоже, … если хочешь. Но если уж мы духовность затронули, хочу тебе напомнить слова твоего любимого Пушкина: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей.» Вспомни, сколько друзей у тебя было тогда, когда в вашей жизни все шло как надо. Вспомни наши общие праздники: по двадцать пять человек тогда собиралось вокруг вас. Песни, танцы, музыка, веселящиеся дети… Где это все теперь? И где они все теперь? А все очень просто объясняется: люди не любят несчастливых и неудачливых. А вокруг удачливых все кружатся, как бабочки вокруг светящейся лампочки. Не хочу тебе даже говорить, сколько и кто из ваших бывших друзей мне звонили, напрашиваясь на дружбу. И знаешь, я почти уверена: когда ты вернешься (дай бог, все хорошо пройдет!), многие из них назад объявятся, как ни в чем не бывало. Могу даже предположить, что Татьяна, возможно, в их числе будет.

– Мне сейчас кажется, что это и не случится никогда… Если бы ты знала, как я боюсь, какой холодный страх сидит во мне, как я его чувствую каждую минуту!

– Послушай, дорогая моя подруга, ты не должна ничего бояться, – взяв ее руки в свои и глядя ей прямо в глаза, заговорила Катерина. – За последние годы ты уже прошла все круги ада…

– Не все, как видишь, – перебила Анна, грустно улыбнувшись.

– Будем надеяться, что это – последний. Аня, тебе уже 36, а когда последний раз ты была счастливой? По-настоящему счастливой? Когда последний раз ты была в отпуске? В действительном отпуске? И где ты была со своими дочерьми, кроме Костромы? Когда последний раз ты тратила деньги, не трясясь над каждой копейкой? И, наконец, помнишь ли ты, что значит быть любимой женщиной? И как это приятно – чувствовать на себе взгляд влюбленного в тебя мужчины? И знаешь, я думаю, что ты, как никто другой, заслуживаешь счастья. Ты – глубокая, цельная натура, умная, изящная, красивая женщина. И ты – лучший человек из всех, кого я знаю… У меня есть тост, – внезапно меняя тон, быстро и решительно продолжала Катерина. – Сейчас 1998 год, который скоро закончится. И пусть быстрее закончится для тебя. Ты вернешься в 1999, и этот год будет годом начала больших перемен в твоей жизни. А там недалеко уже и до двухтысячного года.

Катерина встала, наполнила свой бокал вином (себе – почти полный, Анне – немного: беременная все-таки!), подала его подруге и торжественно закончила:

– За то, чтобы в двухтысячном году ты была счастлива. Повтори. Скажи: в 2000 году я буду счастлива.

Анна отрицательно покачала головой.

– А я настаиваю! Знаешь, есть теория, согласно которой надо вслух произносить свои желания. Тогда они исполнятся. Говори!

Анна молчала. Странное чувство охватило ее. Оно шло откуда-то издалека, может быть, из подсознания. А, может, это и не чувство вовсе, а странный, неожиданный порыв. Так бывает в безветренный день, когда вдруг внезапно налетевший ветер открывает форточку, и в комнату проникает свежий воздух, который приносит с собой необычный запах, например, запах снега. Снега – в летний день.

Что это? Предвестие перемен? Пришедшее из полузабытых детских ощущений волнующее ожидание сюрприза, когда сердце начинает биться быстрее за неделю до дня рождения? Или предчувствие возможного счастья? Возможное счастье? Только не для нее! Разве может быть счастлива женщина, согласившаяся продать своего будущего ребенка? Не думать об этом! Думать о самых близких и дорогих ей людях, которым только она может помочь, которым больше не на кого надеяться, как на нее. Они – это все, что есть у нее в жизни. Их благополучие и спокойствие дороже собственного… Но может быть, господи, может есть и для нее маленький, совсем крохотный шанс?

Она встала, взяла свой бокал и со словами: «За двухтысячный год,» – выпила вино.

Расставались они уже заполночь.

– Я приеду отвезти тебя на вокзал?. – наполовину спрашивая, наполовину утверждая сказала Катерина.

– Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь меня провожал. Поеду одна. Так мне будет лучше, да и вам всем спокойнее.

– Тогда давай завтра вместе в храм сходим.

Анна не возражала.

18

Она росла в семье, далекой от религиозных верований, традиций и обычаев. Вся их причастность к вере ограничивалась тем, что, как и все русские, перед Пасхой они особенно тщательно прибирали свое жилье, Вера Игнатьевна занималась пасхальной выпечкой, а она помогала отцу красить яйца. Тогда, в ее детские годы, сущность и значение происходящего были ей непонятны, но какая-то особая магия, которая сопровождала все эти действа, особая атмосфера единства и единения семьи каждый раз завораживали. И это осталось в ней одним из самых теплых воспоминаний детства.

Повзрослев, и она не избежала вечных вопросов, ответы на которые ищет каждое поколение. В чем смысл жизни? Зачем я родился? Что будет после того, как меня не будет? Но ответы на все эти вопросы она искала в далекой от религии области.

В отличие от нее, Катерина с раннего детства была с богом на «ты». Каждое воскресенье ее, совсем маленькую, мать несла на руках в церковь за несколько километров от их родной Расстегаевки. Старший брат, Виктор, шагал рядом, держась за материнскую юбку. Постепенно эта привычка к еженедельному посещению храма переросла в потребность. Но осознанная вера в бога пришла к ней спустя годы.

Уехав из деревни и вступив во взрослую жизнь, Катерина не изменила привычкам, привитым матерью. Ее жизнь изменилась – потребность в обращении к богу осталась. Зная, как тяжело приходится жить подруге все эти последние годы, несколько раз Катерина была близка к тому, чтобы поговорить с ней, и каждый раз не решалась. Да, конечно, верить или не верить, искать или не искать утешение у бога – личное дело каждого. Да, конечно, она старается помочь, делая все возможное, но она не всесильна. Она не может дать мужество, терпение и душевное равновесие. И однажды Катерина решилась.

– Ань, завтра воскресенье, я, как всегда в храм иду, – предложила она как-то. – Хочу позвать тебя с собой. Не спрашивай меня ни о чем. Просто пойдем. А потом можем поговорить, если захочешь.

Неожиданно для Катерины, да и для самой себя тоже, Анна согласилась. Тогда, в то первое посещение церкви она больше смотрела по сторонам, растерявшаяся и потерявшаяся. Службы в это время дня не было, но люди приходили и приходили. Вот недалеко от нее остановилась женщина. Черная траурная одежда, скорбное лицо… А вот мимо прошла другая, толкая перед собой инвалидную коляску, в которой сидел мальчик лет пятнадцати…

Из храма они выходили молча. На улице, повернувшись к подруге, она смогла сказать только: