Игорь Агафонов - Алхимик. Повести и рассказы

– А вы не знаете: на Катуаре останавливается? – и голос у неё оказался вовсе не писклявым, а очень даже мелодичным.

Вадим Палыч пожал плечами:

– Чего-то объявляли, да как-то… ни к чему. Мы же тут копошились… с вашей протеже.

И глаза у барышни стали постреливать то в левые стёкла дверей, то в правые, в надежде различить в сумраке проносящиеся мимо платформы. И Вадим Палыч спросил:

– Что, промазали? Бывает. Зато женщине вот помогли. Добро сотворили. Библии, небось, не читали? – И усмехнулся, не поймав в ответ любопытства на своё умничанье («Какая ей библия сейчас?») – Ну да ничего, на Икше сойдёте… – Тут Вадим Паныч был вынужден придержать барышню за локоток, потому что электричка как раз начала тормозить: – Нет-нет, не здесь. Вокзала тут нет настоящего. И темень, к тому же. А с Икши обратно много всяких идёт. Прицепитесь к каким-нибудь бабам с поклажей и через мост… там фонари. А по путям не ходите – каблуки свернёшь. У этих же баб и поспраш а ете. Да и это… по динамику сообщат. – Затем, помолчав: – А что на Катуаре? Кто ждёт? На какую-нибудь вечеринку? То-оже понятно.

Был Вадим Палыч разведён пятый уж год, но жил себе, естественно… то есть у него имелась постоянная женщина, потому как в пятьдесят совсем одному быть ещё и рановато и не очень-то складно. И хотя Гертруда доставала его своими жалобами на жизнь – на безденежье, на бытовые дрязги, на сотрудников-коллег – он вполне нормально с ней мирился… в гражданском браке. И даже позволял себе подтрунивать над ней: «Если дать тебе всё и даже больше, чем ты сможешь употребить себе во благо, всё равно ты, по натуре своей, будешь недовольна этим миром и вряд ли станешь счастливее. И меня, между прочим, ты держишь и терпишь не по любви, а как переходный вариант – до той поры, пока не явился твой настоящий прынц ». И он приходил к ней раз в неделю (в основном, когда сын её уходил в ночную смену) и старался быть лояльным… Короче, жил себе сносно и в ус не дул. То есть об интрижках, тем паче с молоденькими барышнями, не помышлял уж так сильно, как принято поминать сие в народном фольклоре: дескать, седина в бороду – бес в ребро. Увы, не всякий мужик способен похвастать этакой прытью. Есть, знаете ли, некая уравновешенность в той же самой природе, есть… а лучше сказать: есть бабы умные, а есть… то же самое, и у мужиков, впрочем. Был ли наш герой умён, нормальный вопрос? Возможно. Заметим только: не был он совсем уж и прост – горазд иногда был разыграть из себя простачка: меньше спрос, а тем более с устатку – кем только не прикинешься, лишь бы выпутаться из какой-нибудь передряги. Ну а на самом деле служил он в серьёзном учреждении, имел степень даже учёную. Но вот именно: коси под дурачка, коль не совсем дурак. По нашей жизни оно и спокойнее выйдет. Впрочем, опять же к слову: на трезвую голову оно бы и совсем не так, скорее всего, рассуждалось…

Но потому, знать, и общался наш Вадим Палыч с девчонкой именно таким вот макаром, что трезвым как стёклышко не был. Как с дочкой, скажем. Жалеючи. Заботливо. Участливо. Э-э, мол, сколько тебе ещё шишек набить предстоит, смазливенькая ты наша, ишь какое добродушие в твоих порывах юных сквозит. И, разумеется, сленг соответственный, на молодёжный жаргон дабы смахивал.

Поразмышляв подобным образом, Вадим Палыч заглянул в вагон, где на ближнем сиденье лицом к тамбуру разместили упавшую женщину. По её разбросанно-неряшливой посадке можно было предположить, что она действительно крепко набралась, но по бледному и обмякшему лицу могло показаться, что и обморок был вполне натуральный: уставший лик, равнодушный до любых внешних проявлений… Этак бывает после бешеных порывов, когда думаешь: ну чего это я мельтешил?.. мелочь всё, чуть не сдох из-за пустейшего пустяка.

– Н-да, – сказал уже вслух, – может, и впрямь день неблагоприятный… У меня календарик есть. – И, сунув руку в карман якобы в поиске, глянул на девчонку: внимает ли? – Или диабет. Такая полная женщина… толстушка, центнера полтора, не меньше. Вполне мог удар хватить от перегрузок. – И Вадим Палыч подмигнул: – А я поначалу, признаться, разозлился.

Барышня отвлеклась от своих соображений и взглянула внимательней и с укоризной как бы, оттого Вадим Палыч поспешил разъяснить:

– Да! Знаете ли, второй уж день от баб страдаю. Вчера, например, с третьего пути отправляли… на нашей станции, я имею в виду. Первые два ремонтируют. Шпалы, кажись, меняют. Ну. И соорудили две приступочки из досок. А народ, как обычно, волнуется – не успеть. Я-то, что ж, уцепился за поручни и вспрыгнул с полотна, с земли то есть. А тут баба за мной, кило опять же на двести да сумками наперевес. Ой, сынок, пособи. Сынка нашла! Ну, я и пособил. Поясницу сорвал по её милости. И сейчас, когда э-эта бабища ввалилась, я и взвыл… мысленно, конечно. Тебя только на мою… поясницу не хватало. Такие вот дела. – И Вадим Палыч поцокал языком: – А вот и твоя станция… готовьсь.

Электричка стала замедлять ход, пассажиры в вагоне повскакивали с мест и Вадим Палыч зорко приценился к выходящим:

– Вон за той мадамой чернявенькой держись – у неё и спросишь.

Девчонка козочкой соскочила на перрон и обернулась – с неким ожиданием, как показалось Вадим Палычу, во взоре.

– Счастливо, – помахал он ей, и она сразу кинулась к мадам, на которую ей указал попутчик, и Вадим Палыч понял, что ошибся в выборе: мадам засылала девчонку своим указующим перстом совсем не в ту сторону – как раз через неосвещённые пути в противоположной стороне платформы. «Зараза! Не знаешь – молчи! Вредительница, едрёна вошь!»

Девчонка дёрнулась туда-сюда и замерла в раздумье.

Двери съехались, чуть не прищемив Вадим Палычу лицо, он выругался и неожиданно посмотрел на стоп-кран, и в следующее мгновение повернул его книзу. Шипение и резкий голос в динамике:

– Закрой тормоз, придурок! Всё равно не выпущу! По твоей милости торчать будем! Все слышат? По его милости!

Вадим Палыч метнулся в вагон, надавил кнопку переговорника:

– Открой, браток, прошу!

– Я те открою! Я щас приду, подожди! Наряд милиции, пройдите по вагонам! За что вам деньги платят?!

Вадим Палыч скоренько переместился в соседний тамбур.

«Ну и чего бы я сказал ей? – размышлял он чуть погодя, закуривая. – Поехали-де со мной?.. Утром воротишься?..»

– Да ну вас… всех! А баб в особенности! (Баобаб! – репертуар приятеля Вени не отпускал и тут, рефреном следуя основной мысли.) Самому б в живых остаться…

Однако до самой своей станции пытался Вадим Палыч угадать, какой бы ответ она ему выдала. Сойдя на платформу, потоптался, пропуская вперёд шибко спешащих, после чего, убедившись, что на углу здания вокзала не пасут линейные милиционеры («Уж больно вы наловчились вылавливать… поддатых чтоб и одет прилично…»), направился в буфет.