Михаил Кранц - Охота на гончую

– Не стоит быть излишне самоуверенным, особенно если имеешь дело с богами. Сначала, пока они – лишь плоды фантазии, их силы ограничены рамками людского воображения. Но что будет, когда законы природы возьмут свое и боги станут такими, какими должны быть – всемогущими, чуждыми, непостижимыми? Даже самый слабый из них сможет буквально выпотрошить целый мир. И он вот-вот это сделает – хотя бы затем, чтобы миром не завладели сильнейшие. А после продолжит существовать под тупое блеяние горстки избранных двуногих овец!

Гневную речь не сопровождал ни один жест. И ни один мускул не дрогнул на узком, точеном лице, обрамленном бесцветными волосами, словно капюшоном из перьев. Николай разглядел, что даже губы у собеседника сомкнуты – как и у тех двоих, что держались чуть в стороне, бранясь меж собой. Порой казалось, что всадник на бледном коне существует лишь для него одного, каким-то чудом не замечаемый остальными.

Но вот по взмаху на удивление тонкой, длинной руки, что рванулась из-под черного крыла плащаницы, все тронулись в путь. Что дальше – борьба или бегство? Николай не знал, да и знать пока не хотел. Ясно было одно: надо двигаться следом и лишь потом спрашивать. Другого пути за пределами яви и здравого смысла он просто не мог отыскать.

* * *

– Узнаю эту стену! – бросил хозяин вороного коня, разглядывая небывало высокую, словно растущую из воздуха каменную громаду. – Когда-то я строил ее для защиты Мидгарда.

– Нынче город называется по-другому, – откликнулся издали рогатый всадник. – И правит здесь новый хозяин – Агнец. Однажды он искупил все людские грехи, хоть никто не просил об этом. Должно быть, он думает, что «искупить» означает «купить», и теперь в одиночку распоряжается жизнью и смертью мира. Терпеть было можно, покуда Агнец не выбрал смерть. Мир увядает, будто лист осенью – с начала и до конца времен.

Николай тут же вспомнил похожий на гибель сон, охвативший воинов в далекой степи.

– Что мы должны делать? – спросил он скорее себя самого, чем кого-то из спутников.

– Не останавливаться! – был ответ. – Ведь Агнец пойдет на все, чтобы остановить нас!

Казалось, эти слова подхватило внезапным порывом горящего ветра. Язык пламени ударил Николая в лицо, опалил волосы, губы, веки… Лишь бешеный галоп кобылицы позволил вырваться и уцелеть, перемахнув вал огня. И встретиться с ужасом, будто рожденным легендой об Апокалипсисе.

«Брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней – как головы у львов…» – вертелись в голове навязчивые строки пророчества Иоанна. А вражеский воин и львиноголовый скакун, не выдержав столкновения, уже корчились под копытами белой лошади. Их тела, словно в итоге мерзкого опыта слитые воедино, как сиамские близнецы, теперь вновь разваливались на части. Плоть дымилась, искры сыпались ослепительно ярким дождем. Сотни подобных тварей скакали следом, наперерез четверке всадников. А сверху к земле устремились крылатые, отдаленно похожие на людей существа – ловушка захлопнулась.

Эта неравная схватка не походила ни на что, известное Николаю прежде. В руке Охотника тускло сверкнул клинок – луч призрачного, словно утренняя звезда, света – прошив насквозь хищный крылатый рой. Обгоревшая тварь с визгом рухнула из облаков на другого, темного всадника. И тут же скорчилась, превратилась в ничто во внезапно налетевшем тумане. Смертоносный шлейф протянулся за бледным конем на сотни шагов, будто ад следовал за ним.

– Хиникс 4 4 Старинная мера сыпучих тел. пшеницы за динарий! – издеваясь, выкрикнул строитель Мидгарда.

И размозжил чью-то голову бронзовой мерой, которой, должно быть, еще недавно сыпал вороному корм. В ином оружии при такой силе нужды и не было.

Битва походила на рисованный фильм – все казалось вычурным, неестественным, карикатурным. Но крови и пламени было больше, чем в самых скандальных творениях мастеров анимэ. Кровь была золотой – у крылатых и львиноголовых. И красной – у вопящей массы людей, что вдруг очнулись от поголовного сна и бросились под копыта, как зомби, в последней попытке остановить, не пустить за грань…

Лазоревый небосвод вокруг Николая гнулся, пружинил, будто хороший лук, выбрасывая стрелы разрядов. Чужую плоть они жгли, как траву, но стена, заслонившая горизонт, и не дрогнула. Лишь вспыхнул воздух, да поднялась на дыбы земля. И словно в бреду – дрожащая, нечеловеческая рука с пожелтевшим от времени свитком. Каким-то образом Николай видел – за сотни шагов, сквозь гранит и наспех украсивший стену яспис. Видел и понимал, чем все это грозит.

И снова гнев плеснул через край, грозя спалить заживо исторгнувшую его душу. Сила, что однажды вырвалась на свободу в яростном пекле Такла-Макана, а после долго спала, как зверь в тесном логове – та самая сила вновь отыскала выход. Пронзила стену, будто нож масло, прошлась раскаленным смерчем по мраморному двору, заставив поникнуть цветы и фонтаны. Ударила молнией в драгоценный жертвенник, едва на него упала печать со свитка.

Мир затрещал, как весенний лед, загудел, завибрировал исполинским колоколом. И медленно накренился, скользя в пустоту.

* * *

Скорость все нарастала, грозя сбросить с лошадиной спины. Вновь замелькали, как спицы в колесе, дни и ночи, сливаясь в одну непрерывную полосу сумерек. И только бездонно-темное, неправильной формы пятно, окруженное чем-то вроде полярного сияния, медленно плыло, словно медуза, сквозь серый океан воздуха. Этот растянувшийся во времени след – все, что осталось от рухнувшей цитадели Агнца – и вывел Николая из битвы в новый круговорот веков и тысячелетий. Он мчался в будущее – во весь опор, не думая о внезапно исчезнувших спутниках. Зачем? Ведь ничто уже не могло спастись.

Мир бился в агонии, вздымая чудовищной силы прилив и фонтаны лавы. А после медленно, век за веком, остывал, как гигантский труп. Николай, из последних сил уходя от опасности, гнал белую кобылицу сквозь время – мимо ледяных пустошей и обглоданных ветром скал, пронзавших серую мглу.

Жизнь упорно цеплялась за любые возможности, не спеша уходить навсегда. Несколько раз мелькали перед глазами чахлые от мороза поля, землянки-норы и странного вида создания вроде больших, прямоходящих сурков, что порой замирали на сутки живыми столбиками.

Спустя эпохи небо оплела тонкая, бесконечная сеть металлоконструкций, и резкие ее тени носились над опустевшей землей. Раз Николай ощутил чей-то взгляд с высоты искусственной паутины. Взгляд не был ни злым, ни враждебным – скорее внимательным, изучающим. Но Николаю вдруг стало не по себе.

Дальше, дальше… Вокруг – лишь космический холод и наплывающие из тьмы, словно айсберги, глыбы льда. Твердь под ногами вот-вот оборвется в бездну. Воздух разрежен, и трудно, почти невозможно дышать. Лошадь всхрапнула – тихо и коротко, прервавшись на вздохе. И вдруг припала на передние ноги, не в силах двинуться ни на шаг, ни на миг вперед. А впереди – безумная пляска всех цветов и оттенков, хоровод радуг, закрытые, но такие близкие врата рая!