Михаил Кранц - Охота на гончую

Вглядываясь в горизонт, разом вспыхнувший миллиардами неземных огней, Николай испытал нечто, сравнимое с религиозным экстазом. Так, должно быть, чувствовал бы себя крестоносец, доведись ему отыскать Грааль. Или исламский дервиш, вознесшийся в небо вслед за Мохаммедом. Стоило отдать все, лишь бы очутиться там, по ту сторону нездешнего света, даже если не можешь понять, зачем. И это не было чьей-то коварной ловушкой – Николай не ощущал чужого присутствия и влияния, как в Шамбале. Решение принял он сам.

– Н-но-оо!!

Удар в бока пятками – впервые за время безумной скачки. А следом – ругань, угрозы, мольба. Николай заклинал полумертвую от усталости клячу продвинуться хоть на пядь, хоть на миг. Осталось совсем немного – разноцветное зарево уже слепило глаза. И тем страшней было падать в бушующий океан света. Не вниз, а вверх – сквозь нагромождение земных пластов, легенд и необъяснимых событий. Навстречу беззвучной песне, что неслась, будто из ниоткуда, славя какого-то бога или героя, замкнувшего время в кольцо.

О ком поют – Николай догадывался, но даже эта догадка не льстила ему. Перелетев через рухнувшую в агонии лошадь, он долго катился по склону холма, выл от боли, напрасно цепляясь за скользкие от дождя стебли. А после валялся навзничь, не в силах подняться. В какой-то миг он увидел, что волки – давешние знакомые – взмывают в рассветное небо стаей небесных псов, побросав обглоданные лошадиные кости.

Река металась, будто в родовых схватках, выбрасывая на берег тритонов, наяд и ундин всех мастей, чьи статуи уж который век украшали фонтаны в далеком Риме. А по широкой степи от горизонта до горизонта маршировали колонны людей – Николай легко узнал многих. Шли механически, неестественно ровно, запрокинув головы к небу, словно им было вовсе не нужно зрение. Должно быть, все еще спали сном с праведников, что снизошел на них прошлой ночью. Сон не мешал им двигаться – их вела судьба, некогда запечатанная в ветхом свитке. И Николай понял: изменить что-либо уже невозможно. С тех пор, как над алтарем сорвана последняя, роковая печать…

– Вставайте старые, молодые, живые и мертвые, грядет суд великий, страшный!

Над степью летел трубный рев, подымая крикливое воронье.

– Вставай! – повторила судьба голосом Краддока, тряся Николая за плечи. – Уже трубят, выдвигаемся скоро! Или решил Стенолома вконец разозлить?

Кошмар ушел, сменившись привычно свирепыми рожами продравших глаза боевых товарищей. А был ли кошмар? Или исчез, так и не сбывшись, один из вариантов грядущего? А может и не исчез вовсе – просто реализуется где-то еще, вне круга времени, что замкнуло бешеной скачкой. Как часто происходит такое? И как давно?

Ответов не было. Только вдруг заболел разбитый после многих часов верховой езды зад, да ссадины ожгло, будто плетью. Впору было всерьез задуматься, но, хоть убей, не хотелось.

– Чего орал ночью? – спросил Краддок. – Жуть всякая снилась? Мне тоже – у нас, в Арморике, такие сны «ночной кобылой» зовут.

– Да уж, – вздохнул Николай. – Удачно назвали…

И глянул через плечо гэлла на маленькую фигурку в белых одеждах, что молча стояла на берегу. Вот девушка прыгнула с обрыва, как с вышки «солдатиком», и… пошла по воде, легко и непринужденно поправ монополию Бога истинного. Словно дикая лошадь, идущая шагом, сверкая густой золотистой гривой. Николай сдержал изумленный возглас. Что-то подсказывало: никто другой не видит ее. А вскоре она и вовсе исчезла во мгле у противоположного берега.

Лагерь свернули в два счета, однако второго сигнала, обычно велевшего выступать, так и не было. Заменой стал долгий, надсадный рев боевой тревоги. Труба хрипела, как от бессильной ярости, когда сверху первыми, редкими каплями готового хлынуть дождя посыпались стрелы. Кто-то ругнулся, кто-то взвыл от смертельной боли, но вскоре все заглушили тяжелые, будто камни, шаги, лязг металла и резкие выкрики центурионов.

Миг – и гул шагов оборвался. Воины встали, как вкопанные, сомкнув ряды вокруг немногочисленного обоза. Николай занял свое место в строю, ближе к центру – высокий рост позволял ему бить через головы впереди стоящих. И хорошо, слишком хорошо было видно, что происходит там, за неровной стеной щитов. К такому никто, никогда не сумел бы привыкнуть.

Из-за холма с пронзительным кличем вылетали всадники. Сотни, тысячи – так саранча внезапно сыпется из облаков пыли на апеннинские луга и пашни. И все, как один, стреляли из луков, с бешеной скоростью посылая смертоносные тучи за разом раз.

– Хунну! – пронеслись по живому кольцу тревожные голоса.

Николай вздрогнул при звуках этого слишком хорошо знакомого слова. Он был уверен, что не забудет его, пока жив.

Многие вокруг упали после первых же выстрелов. Тело плечистого, широкого в кости воина, что невольно прикрыл Николая от смерти, легло дырявым мешком под ноги уцелевшим. О том, чтобы спасти обоз, уже не могло быть и речи – выбраться бы из этого ада самим!

– В «черепаху»! Строиться в «черепаху»! – вдруг раздалась команда.

Казалось, это равносильно самоубийству. Стоило нарушить прежний, не оправдавший себя боевой порядок, как лавина всадников понеслась вперед, надеясь атаковать раньше, чем строй вновь сомкнется. В воздухе засвистели арканы, сверкнули клинки, но щиты уже поднялись над головами легионеров грохочущим панцирем. И только стоявшие по краям каре продолжали держать их перед собою, прикрывая почти беззащитные в легких доспехах тела.

Строй «черепаха» римляне часто использовали, штурмуя крепости. Годился он и для обороны – если врага со всех сторон встречали лицом к лицу. Взломать такую защиту могли только выстрелы с места, в упор, и сделать это было непросто.

Всадники на мохнатых, приземистых лошадях кружили, рыскали, как стая гиен, что ищет поживу. Но слабых мест не было – отовсюду в нападавших летели копья. Раненые кони с пеной у рта шарахались в стороны, тесня врагов, мешая им целиться. А если стрелы все-таки находили добычу, ряды вновь смыкались, закрывая щитами упавших. Это не могло продолжаться вечно, и все же каждый из легиона словно на что-то надеялся. До сумасшествия, до последней черты, до отчаянного призыва, что вырвался будто сам, подхваченный сотнями глоток.

– Ника!

Аларии, изгои Рима, предпочли этот древний клич Виктории латинян. Имя богини победы, так созвучное его собственному, Николай повторял, словно мантру. А вскоре уже орал, надрывая глотку, следом за остальными, бил сверкающим лезвием в поднятый щит. Не жалея сил, не позволяя себе раздумывать о последствиях. Он чувствовал: это не просто красивый звук, по крайней мере, теперь.

Строй развернулся, на миг отбросив варваров градом копий. Фланги остались открытыми, но что было думать об этом? В первых рядах обнажили клинки – навстречу новой атаке врага, видно, решившего, наконец, переломить ход битвы одним ударом. С лязгом и грохотом «черепаха» двинулась навстречу летящей коннице.