Юрий Серебрянский - Счастливая жизнь зарубежного человека. Повести и рассказы

Этим утром у меня была экскурсия в сафари-парк. Вольеры с крокодилами, обед, дельфинарий. Туристы всегда довольны. Беспроигрышный вариант. Это их первые крокодилы здесь. Первые впечатления. Пальмы. Огромные белые красавцы-лебеди в маленьком пруду под пальмами. Кажется, уже откликаются на кличку «предатели». Подбирают хлеб. За прудом – площадь, аккуратно посыпанная гравием. У нее запах раскаленной пыли и затхлой воды из-под цветов. Площадь с трех сторон окружают стриженые кусты. А четвертая – высокая стена дельфинария со сценой. Три ряда пластиковых стульев. Никогда там никого не видел. Самое пекло. Сквозь марево кажется, что стулья сейчас потекут.

На сцене – снеговики в человеческий рост и поздравительный плакат на трех языках.

Скоро новый год. Я и забыл.

Пока туристы в дельфинарии смотрят на надувную лодочку с ребенком из зрительного зала, которую толкают носом дельфины под мелодию из Титаника, гиды слушают другую музыку, укрывшись от зноя на скамейках под деревьями. Рождественские англоязычные песни. Говорят о планах на выходной. Вероятности пересечься. Я подозреваю, что все страдают от одиночества. Оно здесь особенное. Состоит из невозможности поделиться с близкими потоком впечатлений и глубоко забитой тоски по родине. По привычным вещам. Серым и не таким ярким. Звонить родным не хочется. Разговоры короткие. Жив. Здоров. Отсылаемые туда фотографии совершено не передают атмосферы здешней жизни.

Утром, уходя, я нашел в ящике на двери квартиры какое-то послание, напечатанное на тайском. Сергей, гид конкурирующего агентства, мой хороший друг.

Он – достопримечательность среди туристов и среди тайцев. Свободно владеет языком. Надо видеть тайских официантов, впадающих в ступор от его заказов и туристов, проникающихся безграничным уважением к человеку, понимающему все эти запятые. Тайцы – лингвистические фашисты. Большинство из них не верит в возможность выучить язык иностранцу. Сам язык – красивый, напевный, есть замечательные слова, например – карапуз будет «пумпуй». В Бангкоке уже подрастает поколение пумпуев – иностранцев, посещающих тайские школы. Скоро некоторым придется быть осмотрительнее.

Поговорили о планах на новый год. Они у нас одинаковые. Тридцать первого числа – большой заезд. Я сунул Сергею послание. Он прочитал и присвистнул. Я выпрямился. Почувствовал, как струйка пота побежала вдоль позвоночника под ремень.

– Ты где это взял? – он передал бумагу От – тайской девчонки с традиционным бумажным зонтиком, купленным у королевского дворца за двадцать бат.

Она наш тайский гид.

От покачала головой и зонтиком. Уставилась на Сергея. Красавица и умник. Он напоминает молодого Бродского, она похожа на актрису Люси Лю в миниатюре.

– Я нашел это сегодня утром в ящике на двери квартиры.

Сергей вертел в руках лист.

– Вот и пришла твоя очередь мыть коридор во всем подъезде, старик. Эта бумага от вашего КСК.

Клянусь, если бы От не засмеялась в этот момент, я бы точно купился.

Я забрал листик.

– Отдай это Кун Вуду. Счет за электричество.

– Спасибо, – я увидел, как мои выходят из дельфинария, и поднялся навстречу.

Автобус уехал к морю. В Паттайю. Я взял такси и вернулся в Бангкок. Проехал мимо гольф-полей, над которыми взлетают по утрам авиалайнеры, а игроки не обращают внимания на длинные крылатые тени. Мимо оптовых баз, с призывно раскрытыми мешками товара у пыльных обочин. В потоке мотоциклистов, везущих по делам свои семьи. Машин. Новеньких японских. Редких европейских. Задержавшись только у будки при въезде на платную дорогу, где я отдал деньги за возможность быстрого передвижения тайцу в коричневой форме, белой маске-респираторе и белых же шелковых перчатках с оттенком гари. Темные блестящие глаза его внимательно изучали иностранца.

Каждые полкилометра мы пересекали три выпуклые черные полосы. Трррр… Трррр… Трррр…. Большая скорость. Никаких мотоциклистов на платных дорогах. Только полицейские в эффектной, по фигуре, темно-коричневой форме. Высокие и подтянутые.

Наконец, дорога, плавно снизившись, влилась в пробку улиц нижнего яруса на подъезде к моему району, Пра Канонгу. Первое время я никак не мог запомнить это название. Пра означает святой. Думаю поэтому, по пути от квартиры до станции метро – два буддийских храма, а там, дальше, – еще три. Они не имеют стратегического туристического значения. Бедноватые, в форме избушки из русских сказок. Старинно выглядящие. Я уже отличаю настоящий старинный буддийский храм от недавно построенной штамповки. Патина на фресках, могилы монахов в корнях деревьев перед храмом. У деревьев толстые щупальца корней. Здания давно осели основаниями в землю. Таких много вдоль Сукумвита – душного магистрального потока, соединяющего Бангкок с Паттайей и дальше, с Районгом.

Дальше Районга никто из тех, кого я знаю, на машине не был. Там тихие рыбацкие поселки и чистое море.

Отблески солнца разлетаются в разные стороны от зеркалец, которыми аляповато облеплены фасады храмов, и демоны у входа, которым эти украшения придают вид цирковых акробатов. Почему демоны?

В этом все тайцы. Демоны – это малое зло, их ставят перед каждым храмом, чтобы, когда мимо пролетало большее зло, оно миновало это место, решив, что свои его уже заняли.

Этот заготовленный ответ – путевая развлекаловка для туристов. Надеюсь, правда.

Еще Пра Канонг – название станции монорельсового метро моего района. Она предпоследняя на зеленой ветке и следующая станция после станции Еккамай.

Банка пива. Нужно выспаться перед «вечерними узбеками».

Рейс наверняка задержится, и они плавно станут ночными. Это означает звонки в аэропорт каждые полчаса. Душный безветренный балкон с морем движущихся и мигающих огней Бангкока.

Да. Сейчас определенно вечер.

Мы говорили по скайпу. Я начал громко и по-русски. Израсходовал те несколько слов, которые она знала. Было наплевать на окружающих. Судя по недовольным лицам, русского никто не знал. Тайцы поднимали головы – те, что были не в наушниках. Иностранцы вдавливались в мониторы поглубже. Чувствовали глупое неудобство. Кто-то нарушает установленную законом тишину. Да и русский язык, я слышал, для большинства звучит грубо. Тайцы, те вообще никогда не кричат. У них не принято. Нежные, переливчато-мяукающие звуки пятитонового тайского языка не переносят грубости. Если можно поставить два крайних языка друг против друга, из тех, что я слышал, это будут немецкий и тайский. Потому что от громкого разговора немецкой молодежи за спиной нервно поеживаешься.

Где-то посередине этой шкалы будет китайский. Он такой же грубый, как и немецкий, если прислушаться, и шумный. Видели когда-нибудь группу китайцев в фойе отеля? Это единственные люди, которые разговор строят не последовательными монологами. Они говорят друг другу одновременно.