Юрий Серебрянский - Счастливая жизнь зарубежного человека. Повести и рассказы

Сашок был нашей рекламной кампанией. Хотя такие кроссовки в деревне были только у двоих человек. Теперь уже только у него. Остальные пары топтали Барыш, Инзу и Сызрань. Джинсы носились подольше.

Сашок вывел меня из кухни в коридор, где стояли медогонка и лопаты. Дом у деда интересный, традиционный. Высокое, летом увитое зеленью крыльцо. Деревянное. Весь дом – деревянный. За крыльцом – темные сени, с выходом во внутренний двор. Свет попадал только сквозь грубые щели в стене. За правой дверью – жилое помещение – две совмещенные комнаты. Спальня и зал. Дедовская ширма, из-за которой он в голос зевает, засыпая. Сени заканчиваются ступеньками, ведущими в кухню. В детстве меня очень интересовал внутренний двор – он крытый, сверху хранится сено. Там рождаются и вырастают дикими котята, которых кошка приводит на кухню уже подросшими. Они выгибаются дугами, фыркают, дико глядя на исходящий паром электрический самовар на столе. В конце застеленного толстыми, скользкими от птичьего помета досками внутреннего двора – запертая щелистая дверь. Поросенок. Бабушка каждое утро отдает ему дань – ведро парного молока с двумя раскрошенными булками белого хлеба. К хлебу в деревне особое отношение. Когда бы я не пошел в сторону магазина, всегда требовалось «захватить булок шесть».

Хлеб – еда и корм.

В сенях было холодно. Сашок отрезал ножом полоску мяса с освежеванной кроличьей тушки и предложил мне. Мы мало общались. Он был поглощен конюшней, а я равнодушен к лошадям.

Однажды зимой соседка, бабка по имени Синька, жена, кстати, того старика из электрички, попросила Сашка повесить собаку, воровавшую кур. Рядовое, никому не удивительное событие. Нужно жить в деревне, чтобы понимать это. Дети рубили курам головы с того момента, когда могли поднять топор. И моментального взросления не наступало.

Вечером Сашок отвел собаку за поводок в лесополосу и там повесил на поводке.

Спокойно поужинал дома, потом оделся и вернулся.

Он отвязал от дерева окоченевший труп, приволок его, цепляющегося раскоряченными агонией замершими лапами за ветки, и установил на пороге дома старухи. Заиндевелый поводок торчал пятой лапой.

Жаль, что мы редко общались.

К ночи у меня поднялась температура. На кухне варились пельмени, сидели распаренные после бани родственники. Мне налили стакан медовухи, заставили выпить и немедленно отправили спать.

Дедушкина подушка пахла так же, как в детстве, телевизор остался прежним, часы с мутным пластиковым стеклом. Но сама деревня изменилась.

Осенью здесь было нечего делать. Но хуже всего то, что изменилось отношение ко мне, приехавшему по делу. Каникулы мои закончились. И других уже не предвиделось.

В девяносто четвертом тир сожгли недоброжелатели с барышского рынка. Мы прекратили возить товар в Россию.

Я поступил в университет.

Волны накатывали с шипением убегающего из турки кофе. Самого моря мы не видели. Непочтительно сидели к нему спиной. Бар был так устроен.

Да и какое море ночью. Тьма, сливающаяся с тьмой, очерченная похожей на вытянутое созвездие полоской прибрежных огней.

Мы называем Иссык-Куль морем. Он соленый, и, если не приглядываться, дальнего берега не видно.

Песок и воздух. Свежий морской воздух.

Отдыхающие – алматинцы. В городе знакомых встречаешь часто и, здороваясь, говоришь – «город – маленький». Только здесь понимаешь, что все-таки большой. Знакомишься с людьми, друзей которых ты не знаешь и не учился с ними в одной школе. Возможно, эти люди только талантливо прикидываются алматинцами.

Обычно сюда приезжают компаниями. Так веселее и безопаснее. Хотя туристы для местных – табу. Каста неприкосновенных. Только в самых отчаянно дешевых санаториях, на неогороженных диких дискотеках можно нарваться на происшествие с местными.

Даже в обслуживании домов отдыха и в столовой работают «феи на практике».

Вечером вместе со всеми отплясывают на дискотеке накрашенные до неузнаваемости студентки алматинских колледжей пищевой промышленности.

Приятно осознавать, отвернувшись от моря, что там, за горами, раскинувшимися макетом из папье-маше сразу за поселком Бозтери, суетится Алматы.

Проблемы и заботы. Нормальной телефонной связи нет. Пункт переговоров санатория «Киргизское взморье» не место для решения проблем. Там очередь и пожелания загореть и приехать сюда к выходным.

Хозяева юрт, основных пунктов вечернего досуга, с наступлением темноты начинают собирать освобождающиеся пластиковые столики и стулья. Самые предприимчивые позволяют гостям остаться пить водку на всю ночь. С условием, что сами хозяева улягутся тут же, за ширмой. Это не должно смущать.

К одиннадцати мамаши уводят своих расцветших дочек с дискотек.

Колонки заносят. Молодежь группами начинает перемещаться по темным асфальтированным аллеям санаториев, цепляясь рукавами за кусты вьющейся розы в поисках мифических дискотек соседнего пансионата. Идут на звук.

Чаще всего находят караоке.

Кто-то оседает в фойе Взморья. В Золотых песках хорошая шашлычная, но далеко идти, не всегда есть места и очередь длинная. Самодостаточные компании, разувшись, гуляют по холодному песку, глядя на звезды. Звездное небо над нами такое, как будто смотришь не через мутную атмосферную линзу, а в телескоп.

Местные с темнотой куда-то исчезают. Их и днем-то не особенно видно. Иногда наткнешься на убирающуюся в коттедже женщину. Она обязательно извинится.

Они даже какие-то чуточку более интеллигентные, чем нужно на курорте. У меня всегда было ощущение, что у продавцов баночного пива, что стоят вдоль аллеи на пляж, и хозяина юрты за спиной высшее образование. Уж слишком они смущаются. Так уж получилось, мол. Жизнь заставила.

Такси здесь – гнилые «копейки». Если куда поехать, меньше четверых на заднее сиденье не сажают. Впереди кассир – жена в платке.

Всегда ходят в теплой одежде. Дети продают на пляже чебаков.

– Давай возьмем чебаков к пиву? – под нашим навесом, пристроенным к юрте, всего три столика. Все заняты. Комары вьются под российскую музыку, недоумевая по поводу китайской гирлянды.

– Давай лучше сига, – мы оба любим копченую рыбу. Чебак – пляжное удовольствие днем. Закопанная в песок бутылка греется, пиво теряет вкус. А чебачки, местная мелкая рыба, – семечки, почти даром.

Переворачивающиеся дамы подтягивают лифчики.

Под грибком режутся в карты.

Однажды я вытирал руки после чебачков о железный катамаран, принадлежавший санаторию «Мурок».

Так что да, лучше сиг. Разделанный.

Иссык-Куль для большинства из нас – синоним отдыха. Экзамены – автобус – Иссык-Куль.

Слово «Иссык-Куль» алматинцы произносят в десять раз чаще, чем слово «Киргизия».