Ксения Сингер - Если Мельпомена выбрала тебя

– Сидеть. Тебя зовут Лина? А ее Кони. Кони, дай лапку Лине.

Кони не только подала лапу, но и лизнула меня в лицо. В ответ я обняла собаку и поцеловала. Это вызвало полный всеобщий восторг. Дядя был очень доволен и отрекомендовался: «Меня зовут Фолькер, ее зовут Брунхильде» – ткнул он пальцем в свою спутницу.

– Она музыковед и очень любит музыку. Говорят, ты очень хорошо играешь на пианино. Мы пришли послушать, порадуй нас своей игрой.

И хотя мне так не хотелось отрываться от Кони, надо было подчиниться желанию гостей. Тем более, что мама уже строго смотрела на меня. Я надула щеки и важно спросила:

– Что бы вы хотели послушать из Моцарта, Шуберта или Бетховена, или…

Предложение несколько обескуражило гостей, к явному удовольствию мамы. Брунхильде спросила у меня, сюсюкая, как с маленькой:

– Ну и что из Бетховена ты нам можешь сыграть?

– Лунную сонату. Я буду исполнять ее впервые.

Лунная соната завораживала меня не только своим названием, но и той тревогой, с которой клавиши выкрикивали свои имена.

Гости начали снимать пальто, а я побежала в комнату, встала за пианино и начала играть, не оборачиваясь и не интересуясь, слушают они или нет. Я была почти в конце первой части, когда услышала отчаянный крик Машки. Не говоря ни слова, я ринулась в мою комнату, слыша за собой голоса:

– Извините, по-видимому, технические проблемы.

– Сколько ей лет?

– Четыре в конце прошлого месяца исполнилось.

– Бесподобно. Это ее детское восприятие музыки, ее собственная интерпретация. Гениально.

Я же в это время сражалась с Кони за Машку. Это рыжее чудовище, лежа на моей кровати, вымочив слюной мою подругу, раздирала ее на части. Кругом валялись клочья ваты. В кровати было мокро. Пытаясь отобрать Машку, я ухватила ее возле собачьих зубов. Тогда зверюга всей пастью вонзилась мне в руку; в ответ я впилась зубами ей в ухо. Кони разжала челюсти и завизжала. На ее визг прибежали взрослые. Мама стала шлепать меня по лицу, чтобы я отпустила ухо Кони. Увидев на собаке кровь, они стали искать на ней рану. Фолькер сообразил, что источник крови не на Кони, и первым увидел мою прокусанную руку. Я не плакала. Я прижимала к себе все, что осталось от Машки. Встала, пошла и села в угол лицом к стенке. Потом все суетились вокруг меня: обрабатывали и забинтовывали мне руку. Мама забрала у меня Машку под предлогом, что ее надо срочно отправить в больницу. Брунхильде стала мне обещать, что в ближайшие дни они принесут мне новую куклу, которая и говорит, и пьет, и писает, и ходит. Пришлось ей объяснять, что я не играю в куклы, даже если они и умеют все делать, но они все равно не живые и не надо на них тратить зря деньги. А Машка была живая, и теперь она может умереть. Я их простила и пожала им руки, и Кони простила, она не виновата, что такая глупая. Мама перестелила всю мою постель. Я легла, но не было Машки и от кровати пахло Кони.

Забравшись на подоконник, я стала ждать папу. Идет снег. Мне становится совсем грустно. Я смотрела на снежные хлопья и думала о том, что бедная Машка сейчас там, в больнице, одна, и ей, наверное, тоже очень грустно. Хлопнула входная дверь. Во дворе появилась мама. Уличный фонарь и фонарь на доме хорошо освещали ее. В руке у нее была прихваченная газетой Машка, она бросила ее в контейнер для мусора и вывезла контейнер на улицу. Это означало, что завтра рано утром приедет мусорная машина, у которой крутится бак, затягивая все вовнутрь. Этот бак мне казался громадной, все пожирающей пастью чудовища. От сознания того, что он проглотит и Машку, у меня заболело и заплакало все внутри. Мою любимую подругу надо было спасать. Я подождала, пока все стихнет и мама уйдет из кухни в спальню; тихонько выскользнула из своей комнаты, осторожно придерживая дверь, как была: в ночной рубашке и босиком. Если услышит мама, все пропало, она запрет меня в комнате – и тогда мне не спасти Машку. Тихонько прошла по коридору, открыла входную дверь, прикрыла ее так, чтобы она не стукнула. Контейнер для мусора был значительно выше меня. Я не могла открыть его. Надо было на что-то встать. Возле песочницы стоял мой стульчик, весь занесенный снегом, но и этого оказалось мало. На стульчик я поставила перевернутое вверх дном ведерко; встав на него, мне удалось скинуть крышку. Машка лежала наверху среди кухонного мусора. Приподнявшись на цыпочках, перегнувшись через край контейнера, я схватила ее и в этот момент вся конструкция подо мной рухнула. Я оказалась на земле, крепко прижимая к себе все, что осталось от Машки. Машка не пахла больше Машкой, она пахла Кони, рыбой, картошкой и еще чем-то. И я поняла, что Машка умерла, ее больше нет. Мне стало очень больно и одиноко. Я решила умереть вместе с ней. Так и нашел нас папа, вернувшийся поздно с работы. Папа завернул меня в свое пальто и занес в машину, включил двигатель. Сидя у него на коленях, я плакала и рассказывала, как все случилось. Выслушав меня, он тихо сказал:

– Я понимаю, как тебе больно, что умерла Машка. Но с ней произошел несчастный случай. Теперь ты можешь понять, как было бы больно мне и бабушке, маме, если бы умерла ты. Ты ведь не хочешь сделать нам всем так больно.

– Машку надо похоронить по-человечески, как дедушку. Она не должна быть съедена мусорной машиной.

Папа снял меня с коленей, закутал плотно в пальто и сказал, что мы едем к бабушке.

Я, уже засыпая после горячей ванны, услышала, как бабушка уговаривает папу позвонить Биргит – моей маме. Я испугалась и спросила:

– Она не приедет забрать меня?

Утром мы похоронили Машку. Бабушка сделала ей гроб из коробки. Все было так же, как тогда на похоронах у дедушки.

Когда умер дедушка, чувство утраты я осознала через страдания бабушки и папы. Я страдала, видя, как больно им. Машка была моей утратой. И хотя через пару дней рядом с моей кроватью сидела новая кукла, сшитая бабушкой, но я никогда не брала ее в постель и не забирала ее домой, объяснив ей, что это для нее опасно. Ее звали Даша, она была сестрой Машки, но она была другая, и отношения у меня с ней были более официальные.

Потом я лежала в клинике. Я заболела от сильного переохлаждения – мне лечили то легкие, то почки. Жила я теперь у бабушки. Мама получила интересную работу в редакции. Я же теперь должна была часто посещать врача и даже иногда снова ложиться в клинику, которая находилась в Гамбурге. Это все можно было вытерпеть ради того, что я теперь жила у бабушки. Бабушка была архитектором. Мы с ней работали дома или в ее студии, которая находилась в начале следующего квартала за углом. Это был обычный четырехэтажный одноподъездный дом. На двух верхних этажах располагались квартиры, по три на этаже. Самый нижний этаж, как правило, занимали офисы, предоставляющие услуги различного толка. K примеру, такого рода, как: налоговые консультации, составление персонального гороскопа именитым астрологом, исцеление от недугов нетрадиционными методами лечения.