Ксения Сингер - Если Мельпомена выбрала тебя

До окончания школы оставалось меньше двух лет. Тогда я смогу переехать к бабушке навсегда и на законных основаниях, так как буду учиться в университете. Мы вместе с ней давно уже мечтаем об этом времени.

Оставались считанные дни каникул. Надо было подготовиться к новому учебному году. Мы с мамой поехали покупать мне одежду, обувь, тетради и прочие принадлежности для школьных занятий и шли уже к автомобильной стоянке, увешанные пакетами, как вдруг какой-то мужчина окликнул маму по имени полувопросительным тоном. По всему было видно, что мама была ему очень рада. Его голос показался мне неприятно знакомым. Они говорили уже минут двадцать. Я не выдержала и попросила у мамы ключ от машины.

– Это твоя поросль? Какая большая. И сколько ей сейчас? Уже тринадцать?

Его скользивший по мне взгляд и вылившиеся из него эмоции, казалось, испачкали меня, оставив липкий противный след. Я поскорее ушла и села в машину, приготовившись долго ждать, но мама неожиданно быстро пришла, сказав, что остальное мы купим на днях. Мы вернулись домой, она собралась и уехала. Никакого обещанного ужина, да еще раз придется ехать за покупками. Ну да ладно. Есть чем заняться. Меня ждали книги, привезенные от бабушки. Некоторые романы Достоевского я уже читала. Но в этом было что-то невероятное. Характеры, страсти, философия; залпом, наскоком все переварить было невозможно. Нужны были паузы, обдумать, понять, пережить. Я выключила свет и лежала в кровати, находясь под впечатлением от прочитанного. Когда бабушка подала мне эту книгу, она сказала:

– Для первого знакомства с ней ты уже готова, но ты вернешься к ней еще не раз.

Я очень удивилась, поскольку не читаю книги повторно. Я все помню, что я прочитываю. И она это знает. Название книги царапало в своем тревожном протесте – «Идиот».

Засыпая, услышала, как пришла мама. Она была не одна. Она почему-то все время смеялась. Ее счастливый смех меня коробил.

Крис стал появляться у нас сначала эпизодически, а потом и вообще поселился, эпизодически исчезая. Когда я сталкивалась с ним на кухне, в коридоре, на террасе или где-то еще, внутри меня красной лампочкой включалось чувство надвигающейся опасности. Я ощущала эмоционально: он готовит против меня какую-то гадкую агрессию. В голове рождалась ассоциация: он – охотник, мягко и неслышно крадущийся, а я глупая перепелка, затаившаяся в кустах, зная, что охотник рано или поздно выследит ее. У меня и с мамой было мало тем для общения, а с ее хахалем – тем более. Я старалась с ним не пересекаться. Пораньше поесть, пораньше уйти в школу. Уехать к бабушке и подольше побыть у нее. Бабушка видела, что у нас какие-то изменения, но я молчала – не хотела ее расстраивать, а она не спрашивала. Я чувствовала, что Крис, наоборот, старался встретиться со мной, заговорить. Я же его полностью игнорировала. Что-то толкало меня залезть в шкаф и подслушать, чтобы знать, что против меня замышляется. Это делалось на уровне инстинкта. Я понимала, что это нехорошо, но все равно делала. Я слышала, как он говорил:

– Получается, что я ее выживаю из дома. Почему она вечно где-то пропадает? В нормальных семьях дети должны общаться с родителями. Поверь мне, как опытному детскому психотерапевту, в этом возрасте ребенка нельзя предоставлять самому себе.

С первых же слов я узнала этот голос. Это он приходил тогда к маме, когда папа уезжал на полгода в Америку.

В начале ноября у меня вдруг поднялась температура, начался грипп, который перешел в бронхит; даже после двух недель приема антибиотика кашель сотрясал меня всю. Крис проявлял заботу, усиленно предлагая делать мне массаж. Я наотрез отказывалась от его услуг. Он обижался, высказывая маме свои неудовольствия. Я слышала, как он говорил:

– Не скрою, сначала Лина интересовала меня только с точки зрения детского психотерапевта. Ты знаешь, что я пишу научную работу об особенностях психики тинэйджера. Но чем ты становишься мне ближе, тем большую ответственность я чувствую за нее. Видишь ли, у меня никогда не было детей, и теперь ребенка моей любимой я хотел бы рассматривать как собственного. Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья. Меня беспокоит, даже пугает ее враждебность по отношению к окружающим самым близким ей людям. Ну, к примеру, что я плохого ей сделал. За что она меня так ненавидит. За всю мою заботу я получаю от нее только грубости.

Я чувствовала, что мама где-то в глубине души понимала щекотливость положения, но, вынуждаемая им, обрабатывала меня. Я просто отмалчивалась. Но теперь я должна была ужинать вместе с ними.

Бабушка, волновавшаяся за меня, звонила время от времени, чтобы справиться о моем здоровье, и каждый раз предлагала забрать меня на время болезни к себе, чем приводила Криса в бешенство. Я слышала, как он говорил маме:

– Скажи старухе, чтобы она не лезла больше к нам. Скажи ей, что теперь у тебя и Лины другая семья. И ты, и Лина обойдетесь без нее. Ты же видишь, она хочет ее у тебя отобрать. Какая же ты мать, если ты позволишь это сделать.

Я почувствовала себя в западне. Если я сейчас убегу к бабушке, службы по защите прав ребенка вернут меня назад с помощью полиции, да еще и у бабушки будут неприятности. Мне надо продержаться всего полтора года. Да и мама никогда не посмеет сказать бабушке такое.

В четверг за ужином мама мне сказала, что больше я не должна ездить к бабушке, что она уже пожилой человек и ее надо оставить в покое. Она не реагировала на мои бурные протесты. Но в заключение, как бы подводя итог, сказала:

– Если ты нарушишь мой запрет, я подам на нее в суд, что она настраивает тебя против меня. И у нее будут очень большие неприятности.

Мне страшно и больно за бабушку. Ее слова означают, что она сказала бабушке то, что ей велел Крис. Я молча смотрю на нее. И вдруг понимаю, что этот мерзкий тип ей много ближе и дороже, чем я. Я ощутила, что на моем горле затягивается петля.

Внутри меня рождалось абсолютно новое незнакомое чувство презрения, неприязни, брезгливости к ней. У меня не было больше мамы. Да, формально оставалась мать, но которая предала меня. Она стала для меня не просто чужим человеком, а источником зла в этом чужом, окружающем меня мире, где я почувствовала себя такой одинокой. Я никогда не прощу ей слов, сказанных бабушке. Она их сказала в угоду Крису. Неужели она не видит, что он плохой человек. Я написала бабуле письмо, чтобы она простила меня, что я не могу повлиять пока на ситуацию. Но через полтора года мы все равно будем вместе – надо немного потерпеть. Я клянусь ей в этом. Я уговариваю не только бабушку, но и себя.

В субботу и воскресенье я просидела в моей комнате, запершись, не выходя ни к обеду, ни к ужину, ни к завтраку. Я продумывала возможные сценарии побега. Слышу в шкафу, как мать уговаривает Криса отпустить меня к бабушке. И обещает родить ему ребенка. А он смеется и говорит, что в ее возрасте уже не рожают. Он не позволит ей собой рисковать. Говорит: