Ксения Сингер - Если Мельпомена выбрала тебя

Весь следующий этаж занимала бабушкина архитектурная студия. Она имела четыре бюро и одну большую просторную комнату с большими окнами, в которой мне особенно нравилось находиться. Иногда в середине этой громадной комнаты раскрывали большой стол и на нем делали макет дома или даже города. После того как бабушкины сотрудники уходили домой, бабушка разрешала мне его рассматривать. Я знала, что, когда уйдем и мы, набегут маленькие человечки и заселятся в эти дома. А еще в этой комнате можно было бегать, прыгать на скакалке и даже ездить на велосипеде. Но это все можно было делать, если не было заказов. Когда заказы были, и если меня бабушка все-таки брала с собой, я должна была сидеть в ее бюро. Несмотря на такие неудобства, которые, на мой взгляд, создавали заказы, бабушка напротив очень любила, когда они были. Она становилась какой-то другой: голосом, улыбкой, походкой.

Все остальные комнаты, включая и бюро бабушки, были менее интересны и выглядели они все примерно одинаково. В каждой стояли большой письменный стол и кульман – большая чертежная доска. В бабушкином бюро, кроме этого, стоял еще мой стол, на котором красовалась табличка «Шеф по тишине». Это была моя должность. Моей обязанностью было следить за тишиной, показывая это личным примером.

Дорожка от подъезда дома вела в сквер, который находился напротив, и упиралась бы прямо в скамейку, если бы не громадный куст гортензии перед ней, заслонявший ее. Зимой и осенью бабушка называла эту скамейку поэтической, а весной и летом пристанищем для влюбленных. Мы с бабулей любили на ней отдыхать. А еще я любила, когда мне бабушка читала или что-нибудь рассказывала, хотя я и сама много с удовольствием читала. Бабушка во время чтения или рассказа говорила разными голосами, и от этого было еще интереснее. Но больше всего я любила, когда мне бабушка играла на пианино, тогда нам с ней было вместе печально или весело, страшно или радостно. Сама же я больше не играла. Как только под моими пальцами начинали звучать клавиши, я слышала крик Машки о помощи, но я знала, что Машки больше нет нигде и никогда не будет, и от этого мне делалось совсем грустно и становилось больно внутри.

Иногда нас с бабушкой приглашали на детские праздники, и мне очень нравилось на них бывать. Они обычно случались в связи с днями рождения внуков или детей бабушкиных друзей. Поскольку круг друзей имел очертания, то и детский круг в основном был один и тот же. Бабушка говорила, что в обществе нужно достойно выглядеть, и поэтому мы всегда старались особенно красиво одеться. На одном из таких детских праздников я и познакомилась с моей первой любовью. Этот день хорошо мне запомнился, когда я в него влюбилась. Мне было четыре года, а ему как раз исполнилось двенадцать. Возможно, это случилось из-за того, что остались эмоции не у дел, после гибели Машки. Машки не было со мной уже полгода, но я все еще тосковала о ней. Не поддавшись на уговоры бабушки одеться в легкое светлое платье – соответственно погоде, я пришла на день его рождения в черной траурной одежде; поэтому выделялась на фоне ярко одетых детей и чувствовала себя несколько устраненной из общего круга. Когда я ему вручала подарок, я извинилась за мое печальное настроение. Он спросил о причине моей грусти, и я рассказала о трагической гибели Машки. Он погладил меня по голове и сказал, что память о друге должна оставаться в сердце, но страдать не надо, от этого Машке там, на небе, тоже грустно. Взял меня за руку, и мы пошли к гостям. Мы встречались с ним и на других праздниках. Дани, так звали мальчика, был очень похож на настоящего принца из сказки, которую я недавно прочитала. Он тоже был красивый, стройный и добрый. Я ходила за ним по пятам, а он, умиленный моей привязанностью к нему, уделял мне иногда внимание, еще больше подогревая этим мою влюбленность в него. Но если его не бывало на очередном празднике, для меня праздник проходил в грусти о нем. И я свято верила, что когда-нибудь злой волшебник заколдует меня. А он победит злодея и, поцеловав, освободит меня от колдовства.

1975–1980 годы

Приближался школьный возраст, а это означало, что свободная жизнь кончалась. Меня записали в школу, и первого августа в возрасте пяти лет и неполных восьми месяцев я пришла в первый класс начальной школы. Я была горда, что стала школьницей, но к бабушке я теперь ездила только в гости. В первый же день нам выдали учебники и специальные тетради с заданиями для домашних работ, рассчитанные на полгода. Это было в среду, а в понедельник я торжественно вручила моей учительнице все тетради с выполненными заданиями. И еще заявила, что учебники мне тоже больше не нужны, так как я их уже прочитала. Она начала мне задавать разные вопросы, на которые мне нравилось отвечать. Попросила, чтобы я ей почитала. Когда мама пришла за мной, они долго беседовали, а на следующей неделе я пошла в другой класс, который назывался 2А. Некоторые дети оставались после занятий на продленку. Мне тоже хотелось остаться еще немного поиграть с ними, но за мной приходила младшая сестра мамы Вивита, или как ее все называли Виви, и забирала меня домой. Она появилась неожиданно, как Мэри Поппинс, и теперь жила с нами. Она давным-давно, когда я была еще совсем маленькая, окончила университет с отличием и могла работать учителем гимназии с правом преподавания немецкого языка и литературы, английского, французского, математики и географии. После окончания университета она и начала преподавать в гимназии в Киле, но потом заключила договор и уехала учить детей в одной из школ Новой Зеландии. С Виви было тоже интересно: мы много играли в школу, она мне рассказывала о Новой Зеландии, где прожила три года, об Австралии, о множестве островов вокруг, по которым путешествовала вместе со своим другом. Она так интересно рассказывала, что мне казалось, это я сама там была, все видела своими глазами. Сама, свято в это веря, пересказывала услышанное от первого лица. Виви говорила, что просто влюбилась в эту страну, и не только в нее, но и в друга, которого там себе нашла. Когда закончился срок договора, оказалось, что продлить его было нельзя, и она должна была уезжать или выйти замуж за новозеландского друга. Но его родители были против их женитьбы, и ей пришлось уехать. Мама была несказанно рада ее приезду и постоянно ей твердила:

– Ты можешь жить у нас сколько хочешь. Главное, не спеши. Все хорошо обдумай. Не торопись связывать себя каким-нибудь договором, может, еще все образуется. Он одумается.

Виви, оставшись без своей любимой учительской работы, всю свою энергию, весь свой педагогический азарт направила на меня. Вследствие чего в течение оставшейся части учебного года мы прошли с ней всю программу начальной школы, так что к концу года я сдала экзамен и была зачислена в пятый класс гимназии. Рада и горда была только мама. Мне было все равно. Папа сердился, а бабушка почему-то жалела меня, гладила по спинке и говорила: