Евгений Рудаков-Рудак - Радиация сердца

– К тёте Фриде и дяде… забыл, как его.

– К ним. Дядя Сальман. Дядя Саша по-нашему.

– А ты? Я боюсь один. Далеко и… лес там.

– Нельзя мне с тобой, сынок, из-за этого беса проклятого. Не один пойдешь, с Дружком, он хорошо знает дорогу, в прошлые разы с нами ходил. Только теперь пойдете не по дороге, а тропкой, вокруг озера.

– Зачем меня посылаешь одного? Боязно в лесу одному и заблудиться можно.

– Я же сказала, с Дружком. В прошлый раз он на ихней Пальме поженился, вот смеху было, забыл? Только крикни: – Пальма!., и он точно тебя доведет. Там всё и расскажешь тете Фриде и дяде Саше, что да как случилось, никому больше про беса проклятого не говори. Если кто по дороге вдруг попадется, лучше спрятаться. Будешь жить у них, пока я за тобой не приду. А если не приду, сынок, на всё воля господня. Всё, родненький, гадать не будем. Видать, мало бесы нашей кровушки выпили, никак не захлебнутся. По дороге еще тебе расскажу, что да как.

Утро было солнечное и на редкость теплое. Марфа провела Ваню огородами к тропке, которая шла через длинный овраг. На спуске, в конце оврага, из земли торчала каменная глыба, скала, от которой начиналось сельский погост. У одной из могил, на которой вместо креста стоял островерхий камень, она замедлила шаги и перекрестилась.

– Запомни этот камень, сынок, тут, говорят, сто, а может и больше годков назад, колдуна схоронили. Вначале за оврагом, закопали, не положено колдунов на кладбище хоронить.

– А камень зачем?

– Камень – видишь, острый как кол, чтобы не вылез и больше зла никому не сделал. Колдунам не положено кресты на могилу ставить. Утром закопали его за оврагом, а ночью ураган прошел – это уже было сатанинское дело. Поломал он много крестов, а после пришли люди и увидели – могила колдуна вместе с камнем перенеслась с оврага на это место, поближе к кладбищу. Говорят, не может колдун и после смерти жить один, ему же колдовать надо. Люди испугались и не стали больше трогать тот камень, ну его к лешему, колдуна, – прости господи, – перекрестилась Марфа и оглянулась, – После провели крестный ход и этим постарались успокоить его. Ты запомнил, камень?

– А зачем запоминать? – Ваня испуганно жался к маминой ноге и подталкивал её уйти побыстрее.

– Потерпи, чуток, сынок, – они прошли вглубь и остановились у покрытого мать и мачехой холмика, где только низенький деревянный крест указывал, что под ним могила. На кресте было вырезано когда-то имя, но какое, понять было невозможно, настолько он обветшал.

– Вот, Ванечка, это могилка моей родной мамы и твоей прабабушки, Ульяны.

– Я знаю.

– Я это к тому говорю, чтобы ты никогда не забыл этого места, никогда! Где бы ты ни был, – и добавила с расстановкой. – Ни ког да.

– Я всегда-всегда буду помнить. А зачем надо всё помнить?

– Затем, что когда-нибудь, сынок, придется ещё вернуться на это место. Смотри на скалу и запоминай. Прямая линия отсюда до камня на могиле колдуна, как раз в сорок шагов. Повтори.

– Сорок шагов напрямую, до камня на могиле колдуна. Мам, ты чего?

Марфа упала на колени.

– Господи. и!., и ты царица небесная, простите меня, не ведаю что творю. Голос был тятеньки моего, Ивана Филипповича вчера, в тумане пришел. Должна свершить я это.

Марфа оглянулась по сторонам, прислушалась к лаю собак из поселка, закрыла глаза, пошептала, перекрестилась и неожиданно взялась за крест. Она с большим напряжением, покачивая, выдернула крест и опять перекрестилась. Видно было, что всё она делает с огромным напряжением. Испуганный Ваня понимал, что сегодня совершается что-то очень важное и не только для одной мамы, но и для него. Напуганный событиями ночи дома, теперь еще кладбище с острым камнем колдуна, он обреченно ждал.

Марфа легла на холмик и просунула до самого плеча руку в дырку от креста. Лицо её было белее коры на березе. Скоро она что-то вытащила и стала вытирать травой, после ладонью. Это было похоже на глиняную кринку, в которой дома хранили молоко. Только у этой узкое горлышко было забито ветхими тряпками. Марфа выковыряла их, и высыпала в подол кучу камешков, как показалось Ване, взяла один, потерла ладошкой и он заблестел.

– Мам, что это?

– Это, сынок, золотые царские червонцы. Твой прадед, а мой отец, Иван Филиппович, завещал всё это нашей семье. Здесь спрятана только маленькая часть завещанного, а большую я и сама не видела, знаю, что найдёшь и возьмёшь ты, наследник, Иван Филиппович Ромашкин. Дедко завещал, что до конца века сменится безбожная власть и ты с этим золотом начнешь дело божеское возрождать, благие дела творить. А пока ты должен расти и учиться. Всё, что ты сейчас видел, всё это ты забудешь до поры, а я навсегда.

Марфа говорила, будто читала по книжке, Ваня не понимал её. Она никогда так не разговаривала, и он боялся перебить, переспросить, мама говорила ему, но смотрела в сторону, или в небо.

– Приидёт срок и тебе, Иван Филиппович, как мне пришёл, много вспомнишь, ещё больше поймёшь, когда много переживёшь.

Мама закрыла глаза, сделала подряд несколько глубоких вдохов, лицо её розовело на глазах, она так посмотрела на Ваню, словно увидела его впервые, и прислушалась. Потом достала из-за пазухи маленький узелок, развернула и показала свою брошь и серьги.

– Это подаришь своей жене, – и положила узелок в кринку, туда же снова высыпала монеты.

– Я не собираюсь жениться на чужих. Я только на тебе женюсь. Я одну тебя люблю, мам! – у него заблестели слёзы.

– Ой, родненький, да я бы тоже с тобой всю жизнь жила. Слушай дальше. К тому времени, сынок, может и креста этого не будет, только помни одно, сорок метров от камня колдуна по прямой линии от скалы. Всё забудешь и всё вспомнишь.

Марфа опустила кринку в дыру, поставила крест на место, снова пошептала, покрестилась, и с большим трудом, словно отрывалась от земли, встала. С минуту постояла, закрыв глаза и скрестив руки на груди.

– А это, сынок, тебе, – положила в руку четыре золотые монеты. – Ты сам поймешь, где их применить. Спрячь каждую денежку отдельно так, чтобы никто никогда не видел. Ни тётя Фрида, ни дядя Сальман, ни друзья самые лучшие. Может случиться и потеряешь, но только не все разом. Пока хоть одна монетка будет с тобой, ничего не бойся. А случится, что последнюю потеряешь, можешь не приходить на это место, ничего здесь не найдешь. Сыночек, всё это не я придумала. У самой сердце кровью захлебывается. Штаны сними, дома надо было карманчики сделать, да бежали как, сам знаешь, – она зубами разорвала подкладку пояса и затолкала в дырку монеты. – Потом перепрячешь, по отдельности, – и булавкой зашпилила пояс. – Помни, пока хоть одна монетка будет, тебя охранит от беды сам Иван Филиппович и мои молитвы ещё. Не знаю, родной, сколько тебе расти надо, не надейся на легкую долю, потому как время поганое выпало нам. На этот клад надейся не как на богатство, а как на надежду, на веру и любовь.