Евгений Рудаков-Рудак - Радиация сердца

А Марфа не понимала, что она только что, что-то перехватила. И поведение гостя она просто приняла за мужицкую игру и решила подыграть, всё, конечно, ради Вани. Когда он еще попробует такие вкусности, даже не предвидится.

– Ну, вот и я к вам, как говорится, хороша была Танюша, краше не было в селе.

– Марфуша! – воскликнул Сивухин, – Куда до тебя какой-то Танюше! А ты, Иван Филиппович, как, согласен, что твоя бабушка самая красивая?

– Это моя мама!

– Конечно, твоя мама, а кто же ещё! – майор брал инициативу в свои руки. – Бабушки не бывают такими красавицами! Быстро все к столу и начнем праздновать нашу встречу.

Он, ухнул, решительно встал и похлопал себя по коленям, – ноги стояли твёрдо. Сивухин уверенно шагнул к столу. Марфа посадила Ваню рядом с собой, по привычке стала чистить картошку в мундире. Ваня смотрел – то на невиданные сладости и продукты, то на маму и совсем украдкой на дядьку.

– Иван Филиппович, ешь всё, что захочется, не стесняйся, мы здесь все свои. Так, Марфуша?

– Ну, перетакивать не будем, – Марфа неловко поёжилась. – Ешь, сынок, коли на стол выставили.

Ей тоже было как-то неуютно, хоть и в своей избе, в душе свербила тревога: «Кто ты такой, Степан Сивухин? Уполномоченный ли, земляк, друг детства? К чему он напоминает о бывшем богатстве их семьи и о том, что знает как является из тумана или уходит Иван Филиппович, и даже молиться готов на него. К чему бы это»? Она спрашивала себя раз за разом и не находила ответа.

А Сивухин командовал за столом, подкладывал всем то одни, то другие консервы, налил себе водки, открыл портвейн, но Марфа попросила водки.

– Это по-нашему! Выпьем, первую, Марфуша, за здоровье нашего благодетеля, Ивана Филипповича Ромашкина.

– Ты, Степан, говори да не заговаривайся. Мал он ещё, Ваня наш, для благодетеля. Ты ешь, сынок, дядя Степан по доброте своей угощает нас. Не забудь спасибо ему за это сказать.

– Ты не поняла, я говорю о твоём отце.

– За тятю? Ты кончай, Степан Савельич, на грех меня наводить. Какое тут – за здоровье, ошибся, так и скажи. Помянем тятю, конечно, светлая ему память и царствие небесное, и даруй господи ему вечный покой и райскую благодать.

Марфа перекрестилась, выпила, недобро, через руку, посмотрела на Сивухина. Он уловил её взгляд и засуетился, выпил и неуклюже перекрестился.

– Ты же говорил, Степан, ни в бога, ни в чёрта, не веришь, прости господи?

– Зато я… в Ивана Филипповича, отца твоего, верю. Тут точно, если не от веры, так от чертовщины перекрестишься не раз. Хочешь – верь, хочешь – не верь, только он на меня еще с тех времен производит впечатление. Живой он для меня был, так и остался, понимаешь! Как он каждый раз уходил в туман, а? Не знаю что больше – сказки или вымысла, но я через своих друзей в НКВД запросы делал. Расстрелян он неоднократно, а мёртвым его так никто и не видел, и где похоронен – неизвестно. Марфа, ну не бывает так!

Он достал из кармана записную книжку, поднял и осторожно потряс над столом. Выпала какая-то старая, словно обгрызенная мышами или обожженная со всех сторон блёклая фотография. Марфа не сразу и поняла, рассматривая.

– Это же… господи! Это же я с тятенькой!

– Да, Марфуша, ты с отцом это, берёг с риском для собственной жизни почти 30 лет. Цени.

– Что ценить, Степан, всё сгорело дотла. Ты же и жег нас с голытьбой безумной, забыли, что деревня за счет отца жила… Вся! Он для вас даже больницу построил, школу и церковь! Молились на него люди. Эх, вы, Сивухины, это вы темный народ баламутили.

– Нельзя было по-другому, ты пойми, Марфа, Ре во лю ция! Палили и разоряли. Сердце рвалось, а жгли. Как раз на пожарище тогда подобрал и сохранил эту фотографию, от отца своего прятал. Ох и лютовал Савелий, мать его в душу, как ты говоришь, прости господи.

Он налил водки и выпил. Марфа затуманенным взглядом смотрела сквозь темный куст герани в окно и красные лепестки цветка, как язычки пламени, стали прыгать у неё в глазах.

Она снова увидела порушенную усадьбу, пламя кругом, крики и чей-то хриплый голос: «Ты карточку ихнюю, вона… вона… подбери, ишь ты, сплуататоры трудящего, беднейшего классу! Лики свои срисовали, как на икону. В святые захотели, а накося – выкуси! По карточке найдём и расстреляем! Никуда от нас не денешься, Иван Филиппович! Ты погляди, какой жук, больницу он построил. Болейте, люди добрые, а себе так царствие небесное захотел прикупить небось»!

– Мам, ты чего? – Ваня дернул её за рукав.

Она вздрогнула, отмахнулась испуганно, как от наваждения, Степан Сивухин проследил внимательно за её взглядом и остановился на красных цветах. Щеку у глаза дернула судорога. Похоже, перед отправкой на фронт, он не напрасно слушал психологические уроки самого Мессинга. Он оценил внутреннее состояние Марфы.

– Марфа, я хранил твою фотографию, потому что ты была такая! Ну… ты и осталась такая, на тебе даже те самые украшения. А отца и тогда никто бы не узнал по фотокарточке, массового опыта такого ещё не было, не теперь… Давай-ка, ещё по одной, – он посмотрел на Ваню. – Поговорить бы нам с мамой твоей, Ваня, ты бы погулял во дворе. Возьми еще одну шоколадку. Договорились?

Ваня давно осоловел от вкусной еды, но всё же продолжал толкать одной рукой сладости в рот, а в другой держал кусок колбасы.

– Господи, Ваня! Не всё сразу. Живот заболит, хватит! Понос еще, не дай бог, оставь на завтра.

Ваня помычал и отрицательно покачал головой.

Прожевал и посмотрел на гостя и на мать.

– Ага, вы до завтрева всё съедите. Не пойду я, чего там делать.

Сивухин захохотал, даже Марфа улыбнулась и погладила Ваню по голове. Напряженное состояние разрядилось. Марфа дала Ване несколько печенек.

– Сходи к Витьке, угости друзей, – она сама подтолкнула его к двери.

Ваня вздохнул, встал, внимательно окинул стол взглядом, словно запоминал, сколько чего осталось, и ушёл. Сивухин прошел и закрыл дверь на крючок. Он давно его приметил.

– Ты зачем на крючок? – Марфа встала.

– Сядь. Поговорить нам надо без лишних ушей, даже если они детские.

– Я сейчас, накажу, Ване, – она быстро вышла.

Сивухин выпил, пошел к двери, прислушался, достал из кармана пакетик и высыпал из него порошок в стакан Марфы. Когда она пришла, он снова закрыл дверь на крючок.

– Я сказал, поговорить надо. Тебе что налить?

– Мне хватит.

– Не ерепенься, выпей дамского, – он подал ей стакан. – Сними-ка, Марфуша, пробу. Лично за тебя хочу выпить. Ты даже не представляешь, как приятно я был удивлен, вот не ожидал увидеть тебя такой, хоть сейчас под венец! Сумела даже сохранить все свои свадебные украшения. Да. а, Марфуша, удивила меня. Живете в такой нищете, а на тебе целое состояние. И как ты смогла всё это сберечь? Как тебя в органы-то не замели… Загадка. За тебя!