Евгений Рудаков-Рудак - Радиация сердца

Фрида, была женщиной больше доброй, чем умной, она не подумала о возможных последствиях со стороны властей, и приняла бедного мальчика всем сердцем, как родного, и не раздумывая обволокла его материнским теплом и нежностью, даже большей на тот момент, чем родных детей. Родных у неё были сын – Фридрих, все звали его Федей, ровесник Вани, ещё дочь Эльза – Лизхен, или просто Лиза, она была на два года старше.

Муж Фриды, Сальман, для соседей, Саша, был больше умным, чем добрым. Как и положено немцу от природы, он был работящим, пунктуальным, особенно в мелочах, что не всегда совмещается с душевностью или добротой, а страстью к традиционному немецкому порядку он постоянно создавал для всех проблемы, и не только дома. Саша работал в колхозе счетоводом, так называли главного и единственного бухгалтера, он же заодно и кассир. Такую ответственную работу ему доверили только потому, что он был ссыльный, что значило – должен бояться делать какие-либо приписки или заначки: на усушку, утруску, непогоду и неудачи наших войск на фронтах без ведома председателя. Ссыльный немец во время войны был совсем не то, что ссыльный любой другой национальности. Это был почти прокаженный, а бдительные уполномоченные НКВД в первую очередь следили за работой и поведением ссыльных немцев и при случае быстро находили в чём их обвинить, была бы зацепка малая. Подвести под вышку «пособника фашистов» для них было делом чести, Сальман осторожно принял Ваню, несколько дней ходил кругами, вздыхал, вставал даже по ночам и несколько раз пытался убедить жену, что надо бы сообщить о беглеце куда надо, иначе всей семье будет плохо. Фрида заняла жесткую позицию и заявила, что поскольку мальчика считают утонувшим и даже не ищут, пусть так и будет. Значит, это промысел святой Марии. В конце концов Сальман согласился с женой и даже сообщил председателю колхоза и парторгу, что его семья приютила бродячего мальчика, каких много в то время скиталось по стране. Своих двое детей в доме, будет третий – не объест. Ваню предупредили, что он должен говорить о себе: забыть родных, забыть, где родился, где жил, говорить, что бежал от войны с сестрой, где-то попали под бомбёжку и больше ничего не помнит. Парторг лично пришел и познакомился с жертвой войны, поспрашивал, выслушал и поверил, а счетовода похвалил за доброту.

Руководил колхозом со дня основания бывший председатель комитета бедноты, это означало, что он понятия не имел, как сделать свой колхоз богатым, поскольку своего у него – ничего отродясь не было, зато это был настоящий большевик. В гражданскую войну он потерял глаз и на войну с фашистами его не взяли. Как и положено – в первые же несколько лет, достаточно крепкое село было разорено вчистую, как чума прошла, и народ дошел до полного обнищания. Председатель своими пылкими речами мог зажигать революционные пожары, выявлять и изводить под корень новых эксплуататоров, но… наладить пахоту, сев, уход и уборку урожая, разведение и увеличение поголовья скота, да ещё увязать всё это со временем года и душевным состоянием крестьянина – ему не удавалось. Впервые за всю историю Каменки, а это почти двести лет, по её пыльным улочкам пошли дети с протянутыми ручонками, все они хотели есть.

Наконец в райкоме руководство заметило это несоответствие с линией партии и дали председателю выговор, и обязали навести порядок с учетом личных качеств и колхозных средств. В счетоводы назначали своих грамотеев, из бедноты, которые если и могли хоть как-то сеять и пахать, и даже считать, но трудно понимали – что такое касса!., и тем более прибыль, поскольку в их личных хозяйствах такого отродясь не было. Известно, что в России беднотой всегда были лодыри – они же и пьяницы, живущие по принципу, как пришло, так ушло, поэтому больше года никто на этой должности не задерживался, буквально через два три месяца активного труда они с наивной простотой начинали путать коллективное с личным.

Однажды один умник в райкоме, подсказал председателю, что в бухгалтеры хорошо бы поставить настоящего немца. В Каменке немца не было и такого прислали из района. Это было в первый год войны.

Новый счетовод-бухгалтер Иоган, а по-русски Иван, как и всякий ссыльный, сам себе работу не выбирал, но… как нормальный немец, разложил её по полочкам своего разумения и положил начало примитивному учету. При этом у него и мысли не было стырить, как говорили, и гвоздя. Но тырить и без него было кому. Через год парторг сдал Иогана, как врага народа, как раз за исчезновение ящика гвоздей. То есть, гвозди в коллективное хозяйство поступали, о чём и запись говорила, но убытие их не было отмечено. При обыске у Иогана их не нашли, но ему, как принято, дали семь лет лагерей, а гвозди ровно через полгода, нашлись дома у парторга колхоза, когда его обвинили, а потом и посадили на десять лет, как врага народа, якобы, за создание анти сталинской группировки. Выразилось это в том, что как-то, после очередного очень бурного собрания партийной ячейки товарищи отмечали день рождения Карла Либкнехта и напились самогонки, и некоторые партийцы стали на практике проверять правильность работы В.И. Ленина «Шаг вперед… два шага назад». Одни шагали хорошо вперед и делали сразу по три, а то и все четыре шага, пробежкой, другие после первого шага падали. Стали разбираться. Били друг друга по большевицки, чем ни попадя, но больше всех не повезло парторгу. Он надел на голову своего туповатого товарища, до которого словами не доходили некоторые идеи партии, портрет товарища Сталина, который они в процессе заседания нечаянно уронили и хорошо потоптали в суматохе. Это увидели не менее верные товарищи и написали куда следует. Судьба парторга-теоретика была решена быстро и он направился в долгий путь на Колыму.

К тому времени шла война и в Каменку, кстати, сослали семью немцев. Сальман Кирш оказался на тот момент не только безропотным и надолго виноватым как все ссыльные, но и… грамотным, а потому самым удобным претендентом на ответственную должность. Председатель обрадовался, а семья Киршей плакала, они понимали, что эта должность для Сальмана уже не просто ссыльная, а расстрельная, но деваться было некуда. Сальман не имел бухгалтерского образования и не очень понимал, чем отличается дебит от кредита, или сальдо от бульдо, зато он умел складывать в уме, умножать и делить любые числа, а хозяйскую копейку считал, берег и лелеял.

Скоро, с немецкой аккуратностью, он начал все расходы считать каждый день к вечеру, а по доходам отчитываться по субботам, и получалось, что расходы по цифрам мельчали, а доходы – как бы… вырастали. Председатель с парторгом только радовались. Причем, председатель всем говорил, что он сразу увидел своим одним глазом, что немец Кирш стоит на платформе близкой к Коминтерну. Посовещавшись с парторгом, руководство колхоза привлекло счетовода и к важной идеологической работе, а именно!., к распределению гособлигаций среди нищих колхозников.