Борис Георгиев - Хромоногая правда. Страшная история для взрослых детей

Голос у неё сломался.

Я взял её за руку. Дрожала и была холодна. Нервничала Лидка. Не начался бы у неё от избытка чувств приступ. Хорошо, что я рядом. Когда с нею это случается, надо обнять, не выпускать, уложить в постель, лечь рядом, чтобы согрелась и смогла уснуть. Когда с нею такое – трясёт её, бормочет невнятно, холодная становится, как ледышка, – я знаю что делать. В первое время приступы меня пугали, но скоро привык и научился пресекать на корню. Вот как сейчас. Чего бояться, если есть простое, доступное лекарство. Обнять…

– Подожди, Люш.

Она высвободилась.

– Ты устала, – сказал я, пытаясь удержать. – Потом будем разгуливать, сначала перекусим, устроимся, разберём вещи.

Старался говорить спокойно, но у Лидии прекрасное чутьё на фальшь.

Она строптиво тряхнула головой. «Ты не понимаешь!» Слова я не успел сказать, она уже к мосткам спускалась. Ну что с ней, с упрямицей, делать? Главное – не оставлять одну. Ишь, как к воде кинулась.

Я спустился по кривой, мощёной корявым плитняком тропке к деревянным мосткам, критически оглядел их, – крепенькие, крашенные в зелёный цвет, – ступил на гулкую палубу.

– Лид, ты куда сбежала?

На этот раз она не стала уворачиваться. Так стояли мы, она спиною ко мне, крепко схваченная, смотрела на текучую воду, а я поверх её головы разглядывал небо над верхушками сосен, росших на том берегу. Не знаю, о чём думала Лидка, я же – про то, что теперь понятно, откуда холод. Лезла из-за реки туча, солнце съела, подмяла под себя лес; в подбрюшье у неё черным-черно, как бы грозы не случилось.

– Илья! – позвала Лидка так, будто я далеко.

– Да, – шепнул я.

– Есть у тебя места, где тебе нельзя бывать? Запретные.

– Что за чепуха? Нет, ну бывают всякие закрытые зоны, секретные охраняемые базы всякие, но, честно говоря, меня такое не интересует. Нельзя и нельзя, не больно-то хочется.

– Не понимаешь, – пожаловалась она. На этот раз не смогла сбежать, я не пустил. – Причём здесь базы? Никакие не секретные и не охраняемые. А если хочется? И больно. Очень.

– Не понимаю. Объясни, почему хочется? Почему нельзя и почему больно, если нет никакого секрета и всем туда можно?

– В том и беда, что можно в любой момент. Представь, там у тебя самое… нет, не самое дорогое, но очень-очень. Поэтому тебе всегда туда хочется. Но тебе нельзя – именно тебе, именно нельзя.

– Почему?

– Потому что ты знаешь: будет больно. Однажды было, больше ты такого не хочешь. Понятно?

– А, – сказал я. – Понятно.

Шестнадцать лет назад, когда обрушилась на нас любовь, что-то похожее она говорила. О прошлом. Ну должно же быть у человека тридцати с лишним лет какое-то прошлое! Разговор чуть разрывом не кончился, слава богу хватило ума остановиться. По тридцать два обоим стукнуло, а вели себя точно дети. «Прошлое в сундуке! Понятно тебе?! – кричала она. – Под замком! Ключ я бросила в воду! Понятно?!» Влюблён я был в Лидку по уши, терять не хотел из-за какого-то никому не нужного прошлого, поэтому постарался понять. Мне казалось, понял. Как это здорово – жить заново, всё с чистого листа! А теперь вот ей «всегда туда хочется».

Она повернулась ко мне лицом. Наконец-то. В рубашку вцепилась, будто хотела встряхнуть:

– Что тебе понятно?

– Ты хочешь, чтоб я нырнул за ключом.

– Что?! – Лидка заглянула в глаза. – Почему ты так сказал, будто я… А?

– Не помнишь? Сама когда-то говорила, что прошлое в сундуке, под замком, а ключ на дне реки. Вот я и спрашиваю, не хочешь ли ты, чтоб я полез в воду за ключом?

Она судорожно передохнула и оставила в покое мою рубашку. Я подумал: нет, отпускать рано, разревётся. Ничего. Выплачется, тогда и выпущу. Всё будет хорошо. Ошибся. Не собиралась она плакать. Снова заглянула в глаза, проговорила с расстановкой:

– Теплее, но ещё не горячо. Кое-что понял. А я думала… ты всегда знал? Всё это время?

«Что я понял? Что я знал всё это время? Помогите!»

Вслух я, разумеется, помощи не попросил, смолчал.

– Хорошо, – сказала Лидка.

Не могу сказать, что мне было очень хорошо, я ждал продолжения.

– Хорошо, что ты меня сюда привёз. Так мне хотелось, чтоб кто-нибудь взял меня за шкирку и зашвырнул прямиком в…

– Ещё чего. В реку швырять не стану, плавать не умеешь.

– …в запретное место, в самую середину, – дрогнувшим голосом продолжила она. – чтобы я поняла: не было там никогда ничего страшного, боли больше не будет.

– Боли больше не будет, – пообещал я. Самоуверенный болван. Тут же и поплатился.

– А ты? – спросила Лидка, понизив голос. – Есть у тебя такие… запретные места?

Никто, кроме самого близкого человека, не может вот так вот прицельно попасть в болевую точку, выбрав для экзекуции наилучшее время и место.

Я выдавил:

– Нет, – прекрасно понимая, что Лидку обмануть не получится.

– Вот как? Мне показалось, или ты сказал «да»?

Мне бы орать: «Да!», – рычать, ударить кого-нибудь, схватить за горло, но в сорок семь ведёшь себя иначе, чем в пятнадцать. Я просто отвернулся, выпустил Лидкины плечи. Вернее только собирался.

– Не отпускай, – попросила она.

Я послушался. Дышалось трудно. Думал: всему есть предел, любому терпению, любой выдержке, она правильно сказала – нужно чтоб зашвырнули в запретное место, в самую серёдку, иначе не получится понять, было ли там что-то страшное или всю жизнь прилежно выдумывал себе страх, тёрся у ограды, которую возвёл сам вокруг запретного, чтобы не заехать туда ненароком даже в мыслях, даже в снах, а вот поди-ка наяву попробуй, благо это неподалёку. Ты же потому и решился сюда приехать, чтобы выяснить: было или не было? Ну?.. Нет.

– Что «нет»? – удивилась Лидия.

Оказывается, говорил вслух. Интересно, много ли наговорил? Раз начал, надо продолжать.

– Сразу в запретное место я не смогу, лучше для затравки побродить около, – сказал я.

– Как знаешь. По мне, так лучше сразу, как с моста в воду. Расскажешь?

– Долгая это история. Давай для начала сходим туда, где она началась.

– Где она началась?

– Неподалёку, десять минут пешим ходом. Если не спешить.

– Ладно, мы не будем спешить.

– Раз не будем, самое время перекусить и разобрать вещи. А на обратной дороге в магазин заскочим, если его ещё не снесли.

Так и вышло, что всего-то через полтора часа после приезда мы оказались в заброшенном санатории.

***

Центральный вход нашёлся не без труда, дикий виноград оплёл заваренные наглухо ворота и расползся около. Выглядело это так, будто на заборе оставили для просушки плюшевое покрывало, вывесили, да так и забыли. Поизносился плюш, прореха на прорехе, и в дырьях щербатые кости бетона, ржавьё прутьев – жалкий остов. Была мощь, теперь мощи. Но если теперь мощи, была ли мощь? Вот на этой вот торчащей кости, что прямо у входа, серый колокольчик радиотрансляции приторно подвывал: «Лето, ах лето, лето звёздное, звонче пой,