Ива Михаэль - Леди Шир

– Это будет твой первый мужской поступок, сынок, подойди, хочу с тобой выпить.

Они оба выпили вина, затем Лео сделал вступительный жест рукой, хотел что-то сказать, но, видно, передумал и едва заметно махнул рукой, что означало «неважно». Он сказал, что с утра надо будет встать пораньше и забить окна на дальней стене, хотя сказать хотел совсем другое. Следующий день Шир проспала до обеда, а потом пришёл Эфраим, а потом вдруг Шир захотелось уйти домой. Марселю так и не удалось поговорить с ней. Марсель не спал всю ночь, он думал о том, как скажет Шир о своих намерениях и что будет, если Шир не согласиться, как смогут они постоянно находиться рядом, если она ему откажет? «Она будет чувствовать себя виноватой, – думал Марсель, – а я не смогу заинтересоваться другой, покуда буду видеть перед собой Шир». А еще Марсель проклинал Эфраима за то, что тот «притащился именно в этот день и увязался вслед за Шир». Ну и, конечно же, Марсель злился на самого себя, за то, что он в свои тридцать, как сопливый мальчишка, позволил взрослому дяде себя оттолкнуть и увести его женщину Марсель решил сказать обо всём Шир сразу, как только она вернётся, пока ещё кто-нибудь не ворвётся и не помешает им. Но Марсель опоздал. Возможно, ещё вчера Шир бы ему не отказала, может, да – может, нет, она и сама себе иногда удивлялась, но сегодня она пришла, чтобы попрощаться. Лицо её было бледным, опрокинутым, она вошла, молча, опустив голову, и даже не поздоровалась. Лео увидел её ещё из кухни и поспешил подняться наверх, он уже догадался, что его сын не получит эту женщину. Марсель вышел ей на встречу:

– Нам надо поговорить, – сказал он Шир с неестественной и не свойственной ему решительностью.

– Да всё нормально, – сказала Шир, не глядя на Марселя, – а где Лео?

Решительность Марселя как-то сразу растворилась и исчезла бесследно. Он неуверенно пожал плечами, огляделся по сторонам:

– Не знаю, – сказал он, – наверно отец на кухне.

– Я пришла попрощаться, – тихо сказала Шир, продолжая смотреть куда-то в сторону.

Марсель почувствовал, что у него пересохло во рту, он не хотел слышать то, что сказала Шир, он не хотел понимать смысл этих слов, он оттолкнулся от этих слов так, как если бы их вообще не было. За ночь Марсель десятки раз проигрывал у себя в голове, как он будет разговаривать с Шир, а она будет молчать в ответ, но он будет настойчив; или она будет плакать, а он будет нежен; или она посмеётся над ним, тогда будет плакать он, но не было ни разу, чтобы Шир хотела попрощаться.

Марсель постарался заглянуть в глаза Шир, но взгляд её блуждал из стороны в сторону, она думала о чем-то совершенно ином.

– Выходи за меня замуж, – неожиданно для самого себя сказал Марсель.

Шир заставила себя улыбнуться:

– Всё будет хорошо, – тихо сказала она, – у тебя ещё будет весна.

– Я не понял твоего ответа, – с трудом выговорил Марсель.

Шир опустила голову и едва слышно проговорила:

– Нет, Марсель, я ухожу, скажи сам об этом Лео, я не смогу.

– Нет, Шир, – торопливо заговорил Марсель, – это ничего не меняет, мы и дальше можем быть просто…

Шир не дала ему договорить:

– Есть одна девочка, она очень больна, у неё нет мамы, я нужна ей, её отец нанимает меня ухаживать за ней…

Лицо Марселя на мгновенье осветила бледным светом печальная улыбка слабой надежды:

– Может, потом, когда девочка выздоровеет…?

Печальная улыбка, как бледный солнечный зайчик, пробежала и по лицу Шир:

– Может быть, – сказала она.

Шир тоже не спала всю ночь. Эфраим был плохим попутчиком. Они добирались к дому Шир больше двух часов, Эфраим спотыкался, падал, потом ругался, потом, опять падал. Дорога была скользкой, на небе не было ни луны, ни звёзд, наверно, ветер гнал по небу черные тучи, чтобы потом вытряхнуть из них снег. Шир приказала себе молчать и ни о чём не думать: не думать о том, как она ненавидит Эфраима; не думать о том, каким жалким выглядел Марсель, когда Эфраим оттолкнул его в сторону; а главное не думать о том, во что превратилась её жизнь после смерти Милоша. Как же ей хотелось ускорить шаг и оставить Эфраима замерзать в эту нелепую ночь. Почему она тащит его на себе, ведь это из-за него её опозорили и выгнали из монастыря, ведь это он весь вечер изображал из себя хозяина и пренебрежительно отдавал ей приказы? Шир ещё не знала, что, подойдя к её дому, одуревший от водки и долгов, Эфраим выплеснет на неё всю ненависть, что накопилась в нём к людям, у которых не сгорело имущество.

– К тебе пойду, помоги мне забраться на эту чёртову лестницу, – сказал Эфраим, когда они подошли к дому.

Шир представила себе, как остаток ночи ей придётся выслушивать нытьё и жалобы пьяного кого-то, кого она по неосторожности или из-за бесконечного одиночества называла другом.

– Иди домой, Эфраим, тебе надо выспаться, – сказала Шир тихо и осторожно, ей хотелось как можно быстрее отделаться от него, чтобы наконец-то остаться одной.

Но Эфраим грубо притянул Шир к себе за плечи:

– Сюда иди, ты не будешь говорить, что мне нужно, – он скрежетал зубами, его отёкшее лицо в темноте выглядело синим, – не забывай, кто пристроил тебя в теплое местечко.

Шир попыталась отстранить Эфраима, но это разозлило его ещё больше.

– Не упирайся, теперь мы все знаем кто ты.

Эфраим говорил громко, его голос срывался на крик. На шум вышел сторож. Старик не спал и сразу догадался, что происходит. Он направил ружьё на Эфраима и стволом ткнул его в плечо.

– Прочь пошёл, пьянь, пристрелю, как пса.

– Уйди, дед, не лезь, не твоя забота, – сказал Эфраим, но сделал шаг назад.

Вид У сторожа был грозный, он продолжал отталкивать Эфраима стволом ружья.

– Пристрелю, мне терять нечего, до утра околеешь, утром тебя в телегу погрузят и прочь из города вывезут, – сторож закряхтел, таким уж был его смех.

Эфраим отступил, сторож напугал его. Старик загородил собой Шир и продолжал держать ружьё впереди себя наготове.

– Иди к себе, дочка, я с этим гадом сам разберусь.

Старый сторож был единственным, кто чувствовал себя хорошо в разыгравшийся сцене. Возможно, это был его последний шанс его, старого вояки, – хотя бы ещё раз нажать на курок.

И вдруг пошёл снег. Шир почувствовала холодные капельки на щеках и подумала, что это её слёзы, подумала, что она плачет, сама того не замечая, но потом поняла, что это снег. Шир посмотрела на небо, снег сыпался откуда-то из темноты, как мука через огромное сито. Шир почувствовала себя совершенно непричастной ко всему, что происходило вокруг неё, ни кураж сторожа, ни брань Эфраима уже не имели к ней отношения. Эти люди, а с ними и Лео, и Марсель, зачем-то толпятся в её жизни, зачем-то она нуждается в них… Или не нуждается? Ей захотелось уметь летать, чтобы, как во сне, оставить внизу под собой неприглядное и, расталкивая воздух, подняться вверх. Шир часто видела во сне свой полёт, но это всегда было тяжело, она не могла парить, как птица, летать было трудно, воздух был упругим, и его движение разрывало её легкие, но только так приходило спасение.