Ива Михаэль - Леди Шир

– Вам не обязательно давать мне окончательный ответ прямо сейчас. Подумайте над моим предложением. Я приеду завтра утром или вечером, если хотите. Если вы будете не готовы с ответом, я приеду снова на следующий день, а пока передам Марте, что нашёл вас и что вы скоро её навестите. Она будет очень счастлива это узнать.

С этими словами Эдуард вышел за дверь, аккуратно прикрыв её за собой, а Шир не сказала ему ни слова. «Ну, я же не обязана принимать решение сейчас», – сказала она себе, хотя решение было уже принято. Далее день прошёл, как во сне, бессонная ночь давала о себе знать. Ночью Шир не могла уснуть, а теперь, днём, не могла заставить себя проснуться. Навязчивое чувство, что всё это уже когда-то происходило с ней, не оставляло Шир без присмотра. «…Так началась история с Милошем, теперь вот Марта», – эта мысль порхала вслед за Шир, как фата за невестой. А в ресторане Марсель что-то сказал про замужество, Шир не смогла даже на минуту задержаться на его словах, ей надо было быстро попрощаться и уйти. Марсель, Лео, их ресторанчик с дощатой стеной, что отгораживала часть зала для экономии дров, вдруг стали прошлым. На следующее утро Шир уже сидела на сундуке с её вещами, в зеленом платье, которое так нравилось Милошу. Эдуард пришёл утром, как и обещал. Полнимаясь по лестнице, он обдумывал слова, которыми объяснит жене «несколько неопрятный вид Шир», но, увидев Шир в туго затянутом на груди платье, понял, что ему придётся накрыть Шир плащом, чтобы у жены не зародилась ревность. Шир выглядела спокойной, счастливой и уверенной в себе. Она сидела на своих вещах, потому что так было заведено в её семье, так делали её родители – «посидеть на дорожку»: надо было сесть на вещи и подумать, ничего ли не забыто.

Родители Шир переезжали часто. Поначалу маленькой Шир было тяжело расставаться с местом, на прощание она обнимала деревья, что росли под окнами дома, навязывала на них цветные ленточки, чтобы деревья её подольше помнили. Но постепенно щемящее душу чувство расставания утратилось, так же как и утратилось чувство дома. Шир всегда любила свой дом, то место где жила, но, расставаясь, уже не скучала. Возможно, и случалось тоскливое настроение, но по опыту Шир знала, что оно скоро пройдёт, и новый дом она так же полюбит, пусть даже не сразу. Шир легко оставила родительский дом и уже не обнимала деревья на прощанье. И теперь, укладывая вещи в деревянный сундук, Шир не думала и, уж конечно, не грустила о том, что оставляет свою каморку, которая согревала её, пусть даже не очень. Шир уже не думала по ресторанчик Лео, не вспомнила про старого сторожа, она даже не думала о том, куда она переезжает и зачем. Неожиданная и глупая, в понимании Шир, мысль посетила её и теперь зацепилась и качалась из стороны в сторону, как на качелях: «…И где же меня всё-таки похоронят?» – думала Шир. Эта мыть не вызывала у Шир ни печали, ни уныния – скорее интерес: неужели она, пройдя столь долгий путь, будет похоронена чужими людьми на чужом кладбище? И каким неуёмным был бы интерес Шир, если бы ей уже тогда, сидящей на сундуке с вещами, сказали, что она будет похоронена Эдуардом, и к тому времени он ей уже совсем не будет чужим. Но об этом ей никто не сказал, а даже если бы и сказал, Шир всё одно бы не поверила, и вовсе не потому, что быть похороненной Эдуардом уж такое небывалое дело, а потому, что Шир не верила ни в предсказания, ни в сны, ни в прочую подобную чушь. Она сидела на своём сундуке и размышляла: «А может ли быть кладбище своим?» Вспомнилось кладбище за монастырём, где хоронили монашек.

Вещи были уже уложены: те несколько платьев, что купил Милош, хоть некоторые из них уже не сходились, Шир повсюду возила их с собой. Портрет Милоша всё ещё оставался на стене, чтобы Милош мог видеть, как Шир бережно укладывает купленные им платья, и ещё, чтобы он понял, что они опять переезжают. Шир аккуратно сняла портрет со стены. Какое-то время она держала портрет перед собой, но так и не нашла, что сказать мужу – и положила портрет в сундук сверху на платья. Шир вымыла пол в каморке, вытерла пыль, застелила постель и уселась на сундук. И тут её посетила коварная мысль. Шир усмехнулась. На стуле висело её монашеское платье, Шир повесила его на гвоздь в стене, где висел портрет Милоша. У Шир получилось напоследок напугать монашек. Когда те зашли в комнату, после того как сторож вызвал их и сказал, как попросила его Шир, что он давно не видел Шир и опасается – не случилось ли чего, монашки с криками выскочили из комнаты. Висевшее на стене монашеское платье Шир они приняли за саму Шир, они решили, что Шир повесилась от безысходности.

«Настоятельница точно знает, где будет похоронена, – думала Шир, – наверно ей совсем неинтересно жить, она знает, что с ней будет завтра и послезавтра и так до конца дней, и даже знает, где её похоронят, знает, что попадёт в Рай, если она действительно в это верит». Шир вздохнула и в очередной раз подумала, что это её последнее переселение. Потом подумала про Марту, про то, как та подрастёт, выйдет замуж, родятся дети, и Шир станет для них кем-то вроде бабушки. Но и дом Эдуарда будет её не последним домом, хотя многое, о чём подумала Шир сидя на сундуке, так и произойдет.

По пути к дому Эдуард рассказал Шир, что Марта очень плоха, и уже несколько дней им не удаётся уговорить её поесть, но Шир даже не представляла, насколько всё плохо. Когда Шир вошла в комнату, Марта лежала в постели под толстыми одеялами. Марта была настолько худой и маленькой, что казалось – под одеялами никого нет. Шир медленно подошла к кровати. Марта увидела её и шёпотом спросила:

– Это ты, Шир?

Шир не смогла произнести ни слова, лишь кивнула ей в ответ. Марта была очень бледной с чёрными ввалившимися глазами. Губы были белыми, такими белыми, что лицо казалось серым и, если бы Марта не заговорила, Шир решила бы, что она уже мертва.

Эдуард заметил, как оторопела Шир при виде Марты, и теперь виновато стоял в дверях комнаты, стараясь не смотреть на дочь, он был рад переложить ответственность на Шир. Эдуард устал от бесконечных жалоб Карин:

– Марта не ест, Марта не разговаривает, Марта не встает с постели… – он понимал, что Карин уже выбилась из сил и теперь только ждет смерти Марты, Эдуард уже не винил её за это.

Он и сам, ненароком, замечал за собой, что готовит себя к мысли о смерти дочери. Доктор приходил всё реже, ему нечего было предложить, никакие лекарства не помогали. И вот появилась Шир, Эдуард был готов поверить, что она волшебница, колдунья, ведьма или просто женщина, которая будет сидеть возле постели Марты, пока та ещё дышит.

Шир присела на край постели, не зная с чего начать. Эдуард пообещал ей неплохое жалование, большую светлую комнату и полное содержание, но от этого становилось не легче. Шир смотрела на Марту и не узнавала её: от прежней Марты ничего не осталось, это была посторонняя умирающая девочка.