Мурат Тюлеев - Книга песочницы. Рассказы и повести

– Ибо ног не топчет, потому и не слон, – агрессивно выпалило оно и от злобы даже закашлялось.

– Вам не топчет, – горько усмехнулся он.

– Это мне—то не топчет? – взвилось оно и приподняло со скамейки подобие зада. – Как раз мне-то и топчет, да еще как!

– Как же? – саркастически скривился он.

– Сильно! – выдохнуло оно, рухнуло обратно на скамью и в бессилии зарыдало. Черепичные уши вздрагивали, поршневой нос заклинивал и хрюкал, пальцы ног нервно вгрызались в грунт.

– Муха – это слон, – злорадствуя, повторил он. Ему не было жаль оппонента. Наоборот, он желал растоптать собеседника, раздавить и размазать по асфальту: вот так, вот так!

– Муха – не слон, – безразлично произнесло оно, обронив на траву скипидарную каплю. Капля повисла в воздухе, а потом вдруг вскрикнула и умерла. Мимо грустно прошагали тараканы.

– Вы продолжаете настаивать на том, что муха это не слон? – наклонил лицо к собеседнику румяный от наслаждения он. – Вы продолжаете утверждать…

– Не-ет! – из последних сил взвизгнуло оно. – Муха это слон! И слон это муха! Всё! Отстаньте от меня!

– Как бы не так, – оскалил зубы он. – Муха не только слон, но и стрекоза.

– Что—что? – округлило глаза оно. – Что вы сказали?

– Я говорю, что муха это не только слон, – свою фразу он произнес нараспев, как бы любуясь собой со стороны, – муха это еще и кенгуру.

– А—а! – страшно закричало оно. – Люди, люди, помогите! Убивают истину!

Но людей вокруг не было. На мгновение к скамейке подбежали два лихуса и, не получив ожидаемого корма, тут же отпрянули и скрылись в зарослях маргарина.

Несколько минут оба спорщика молчали. Затем раздался далекий взрыв селёдки, и первым молчание нарушил он:

– Сепаратор это не чайник, – предложил он новую, как ему казалось, интересную тему.

– Как же это? – весьма усомнившись, устало пролепетало оно. – Как же не чайник, если сепаратор не пригоден для ловли рыбы и производства рисовых котлет?

– А потому, – поднял он кверху перепачканный нос, – потому что индейки, когда несутся, разбивают свои яйца не справа налево, а только после чего-нибудь рядышком.

– Рядышком? – попыталось проанализировать верность свежего тезиса оно. – Почему же рядышком? Неужто чуть дальше стёклышко?

– Ситечко, – победоносно задрал подбородок он.

– Черт те что, – пробормотало оно и упало навзничь. К его недвижному телу подбежал доверчивый лихус и юркнул в ноздрю. По дороге, подозрительно косясь, проскакала бездомная антилопа.

– Ситечко, – еще раз, вкусно чмокая губами, произнес он.

Через полчаса оно очнулось, протерло почку и, спотыкаясь, пошло. Он, усмехаясь и, сверяя часы с настроением, отправился следом и скоро поравнялся со своим спутником, не заглядывая тому в документы.

– Ты слишком доверчив, – это была первая фраза, которой она огорошила его спозаранку. – Ночью ты спал и не следил за моими действиями. А ведь я могла бы уйти черт те знает куда, и делать там всякие разные пакости, а ты спал бы… И откуда в таком тщедушном теле столько силы для сна?

– Я читал где—то, – потягиваясь и отпивая из коленной чашки бром с кремом для бутс, отвечал он, – что чем человек ничтожнее, тем величественнее его сон. И наоборот. Очевидцы утверждали, что Александр спал, скукожившись в букашку и завернувшись в промокашку, и однажды приближенный перепутал его с предметом личной гигиены, и отдал старьевщику в обмен на лапу гиены.

– Значит, ты ничтожество, – заключила она, слишком рано торжествуя, – потому что во сне ты был настолько величественен, что я не решаюсь уйти от тебя к нему и изменить нашей бессмертной любви, ибо кары неизбежной пугаюсь, ибо скоры на расправу фигурирующие в анналах.

– В чем же выражается это мое ночное величие? – он уже встал и хотел было надеть брюки, как тут же выпал из рейтуз и затерялся где—то под каблуком ночной туфли. – Ой, где это я?

– Здесь, – сказал она, и пнула нехитрую обувку, – нашелся? Молодец. Так вот, во сне ты вырастаешь до невиданных размеров и становишься похож на мою резиночку для венепункций, только у тебя есть еще глазки.

– Моя мама так и говорила, – вдруг вспомнил он. – Сынок, ты будешь истинной находкой для своей потерянной жены.

– Что имела в виду старая ведьма?

– Мои колоссальные ночные размеры и мое дневное ничтожество. Ты ведь заметила, что в темноте я как-то шершав на ощупь, а днем гладок, как лебединый клык? Ты заметила? Скажи, что не заметила.

– Я скажу: заметила! И еще раз: заметила!

– Энтузиазм такой откуда?

– От ботокуда! Вставай на табуретку, я защелкну твой шейный позвонок.

– Он болезнен!

– Надо, надо, а то твоя голова напоминает капюшон!

– На улице осадки в виде мокрого с неба и дождя?

– Просто ветер! Опять придется привязать тебя к шнуркам, чтобы ты не уехал на подметках нашей пока просто соседки!

– Как ты думаешь, не сделать ли мне ее не просто соседкой?

– Я тебе дам! Дам, дам, дам!

Они собрались и вышли на улицу. Через пару минут его смел добросовестный дворник, а она пошла к пока просто другу, и стала жаловаться на жизнь и пенять на судьбу.

Вечером его занес знакомый почтальон и отдал вместо вечерней газеты. К счастью, внесенный был в курсе всех последних новостей. Зато у нее было плохое настроение, и она гонялась за ним с мухобойкой, после чего он выплюнул свою печень и упал в наперсток. Она не обнаружила его ни в супнице, ни верхом на мухе, поэтому всплакнула и легла спать одна. Утром у них состоялся неприятный разговор.

– Если ты будешь продолжать уменьшаться, – гремела она, – я поддамся на развод, уяснил? Нет, ты понял меня, микроб? Кстати, где ты, постучи по ближайшей вилке.

– Я отсужу себе половину мебели, – нагло заявил он, выглядывая из-за стакана, – и полный снеди холодильник. Мне на жизнь хватит!

– Ты не приносишь домой ни копейки! – зарыдала она, размешивая в рюмке его выходные ботинки.

– Я же не виноват, что страна выпускает такие тяжелые денежные знаки! – съязвил он, и от злости пнул спичку. – Ой, я, кажется, вывихнул палец!

– Погоди! – вскрикнула она испуганно, – я принесу йод!

– Не надо! – взвизгнул он, но она уже умчалась в зеленую даль гостиной. Оттуда донесся ее крик:

– Минуточку!

– Еще минуту поживу, – вздохнул он и запихал в рот крупинку сахара.

Она вбежала в кухню с пипеткой и долго шарила по столу:

– Ты где? Где ты?

– Тут, – буркнул он, не в силах разжевать сладкий кусок.

Она заметила движущуюся точку на узоре клеенки и прыснула из пипетки.

Но поздно: он уже дематериализовался.

Первый, черноротый крепыш невысокого мнения о себе, медленно и стараясь не поколебать собственной уверенности в совершаемом, лез по кривой, позеленевшей от добросовестной эксплуатации антенне и, уже почти было долез до самого верха, чтобы там свинтить директор согласно инструкции, как вдруг сделал неловкое движение ногой и сорвался вниз.