Симон Либертин - Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман

Зачем все эти умноженные без необходимости кофейные сущности свежей обжарки, трюфельной поджарки, гребаный кемекс, проваренный насквозь трешак, а взять этот задрипанный капучино за пять космических долларов? А еще ненавижу всех этих гребано-изысканных посетителей кафе: бесконечных поэтов, писателей, музыкантов с твердыми чехлами для гитары Squire Stratocaster 1976’s vintage.

Возвращаясь к ней домой уже вечером, мы пили свежий Бурунди и валялись в обрамленных высокими книжными полками перинах, придуманных, пожалуй, даже слишком лаконично, наверное, каким-нибудь анонимным японским дизайнером, и лелея новорожденное семейное счастье рассуждали об «Игре престолов».

– Зачем этот дикарь завалил Джона Сноу? Он был самым романтичным. Как ты думаешь, он, и правда, больше не вернется?

– Да, но мы ведь оба ждем смерти Дейнерис в шестом сезоне?

– Теперь ты рассуждаешь с высоты своего холодного сердца.

Я с деланным видом изобразил обиду:

– У меня нормальное сердце. Сердце у меня обычное, Николь!

Она направляла меня, подсказывая «ближе» и «идем в верном направлении», будто бы двигаясь вместе со мной по стране наслаждений. Так или иначе, вскоре я смог начертать карандашную карту и начал прекрасно ориентироваться в этих тенетах.

Эстетика наших взаимоотношений с Николь строилась на том, чтобы воображать ситуации, в которых нам будет неплохо. Как и все в этом мире, она строилась вокруг микроутопий. Мечтаний о каникулах в Портобелло, хорошо оплачиваемом безделии и собственном коктейльном баре.

Микроутопия, интегрированная в тот мир, осколки которого он до последнего пытался сохранить. «Микроутопии, которые включены в повседневную жизнь». Мы пытались лучше жить в том мире, в котором мы оказались, не питая каких-либо революционных желаний.

Вот и все, здесь моя история могла бы спокойно завершиться, если бы в жизни я не искал рок-н-ролла, ответов на незаданные вопросы и возвращения своей жизни того, чего, казалось, ей задолжал.

Мои устремления до недавнего времени укладывались в одно стремление по течению, которым я был всецело захвачен. Николь рассказала мне, что моя эротомания связана с более общей топикой, а именно – охваченностью ядра моей личности мифом о «Золотом веке» в его коммунистической версии. Но ведь я-то знал причину. Но чтобы поведать о ней, мне придется рассказать историю моего дедушки.

Мой дедушка затерялся в детстве, где-то посреди моего персонального незабываемого и навсегда потерянного Рая, вместе с комиксами про собаку Пифа и игрушечными фигурками Агирре и его подопечных конкистадоров.

У каждого в моей семье оказались свои судьба, пределы и берега. Ступень дедушки сбежала от советской тирании, звено отца осело ближе к восточной Европе. Я же, всю свою сознательную жизнь старавшийся перепрыгнуть через отведенную мне ступень, получив образование, продолжил его в США, да здесь и остался. И вот, что удивительно – мой род столько раз менял страны и даже, не побоюсь этого слова, цивилизации, но семья моя, будучи эклектичной, так и не перестала по старой русской привычке генерировать трагизм.

Эмигрировав сюда, он вместе с бабушкой целиком отдался борьбе за существование, существуя на скудное университетское жалование преподавателя на кафедре Славистики в размере 500 долларов. Отец-же уже все—таки был типичным европейцем , тогда как дедушка, да и я навсегда остались людьми советской национальности. И, что-то подсказывает, что во мне СССР, как и любое прошлое, мог возродиться разве что в жанре фарса.

История, которая смогла бы объединить людей из разных стран – это не только история о супергерое или сопровождающая человечество уже десять тысяч лет история о мифическом или архитипическом герое, нет, на это способна и история семьи.

Да, дедушка учился в ешиве, хотел, да и мог стать раввином, но получил недуй, отворот-поворот за высказывание о том, что «мудрецы были дураками». Что, впринципе, не удивительно, ведь, по рассказам, одним из учителей деда был чудаковатый хасид, который, например, устроил собственную свадьбу со свитком Торы, и ходил в обнимку с рыбой будто с грудным ребенком. Дедушка получил недуй (хасидская версия отворот-поворота) за то, что сказал, что мудрецы говорили глупости. Можно сказать, что дедушка был горячим экспериментатором, за что его, собственно, и поставили на лыжи из иудаизма с волчьим билетом и, скорее всего, фантомной ржавой бритвой под серцем. Сами посудите, ведь он до самой смерти с полной серьезностью утверждал, что снег белый вовсе не потому что мы видим его белым, а лишь потому, что Тора до сих пор устанавливала его белым.

Деда учили в ешиве обращаться по любому поводу, например, к комментарию Раши – его мы обязаны слушать, даже если он скажет что правое – это левое, а о левом – что это правое. Изменив даже немного слова великого учителя легко совершить роковую ошибку.

Поскольку мой дедушка чуть не стал раввином, для меня иудаизм стал вечеринкой, на которую тебя не позвали . Она привлекательна! И как всегда бывает с такими вечеринками, на утро тебе обязательно звонят и сообщают, что на развеселом рейве, где тебя не было, все упоролись. и теперь прошлое с огорчением взирает на тебя, просовывая свое лезвие в щель между старой печалью и будущей радостью. Абсолютно все вопросы мира следует логично обобщить одним: еврей?

Когда мне хочется проехаться на велосипеде по Центральному парку, то, под страхом встречи с фанатками, я как Боно наряжаюсь в костюм хасида. Это самая близкая дистанция, на которую я сегодня подхожу к Торе. Как рассказал в интервью Анонимный источник: «Джейсон часто одевается как хасид, когда собирается на велосипедные прогулки. «Камуфляж» снова позволил знаменитому художнику избежать появления пикантных фото в СМИ, сделанных на месте аварии, – прохожие не узнали в пострадавшем религиозном еврее всемирно известного художника.

И ведь когда-то в приступе интереса к иудейской мистике я даже прослушал экспресс аудио-курс «Как вызвать голема». Дело, по секрету говоря, заключалось скорее не в том, как его вызвать, поскольку он изготавливается вручную из сподручных материалов, например, из куска мыла, а в том, какое число необходимо при этом использовать, чтобы наречь полученное изделие големом. Но я так и не сумел выбрать числа, хотя интуитивно склонялся к 77, двум топорам, совпадающим с годом моего рождения.

Так вот, Дедушка с бабушкой жили в Советском союзе, он любил Андрея Платонова, открыто ненавидел советскую власть, что звучало как штамп самого опасного свойства, но при этом был преданным коммунистом. В тайне от всех он рисовал красочные открытки русских цветов, тигров, ныряющих под воду за мячиком, самолеты и другие сответские детские игрушки.