Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 1. Великие мормонские трусы

Продукты тоже стали странными. Молоко, несмотря на ожидания матерей и младенцев, не скисало веками. Ибо в молоке молока не было! Макароны пахли селёдкой, а селёдка – нефтью!

Нефти, правда, было много, но в основном не моей!

И моё настроение всё равно было кисло-сладким.

Его даже не могла развеселить новая растяжка на стыке улиц Молодогвардейцев и Маюшкина.

«Тонус» или Понос?

Выбирай!»

То ли оттого, что всё было известно, и никаких изменений, кроме как к худшему не предвиделось, то ли ещё почему. Я не такой, чтобы «Титаник» отправлялся на дно, а я быплясал наверху под звуки оркестра. Это не для меня!

В Блефуску любой честный руководитель должен заниматься только одним святым делом – уничтожать и пресекать рождение и развитие любых кланов, любых долгосрочных связей между людишками, ибо когда кланы появляются, они всегда ставят на первое место низменную выгоду, презирая любые формы идеализма.

Нынешние хозяева жизни, получившие наконец-то возможность покупать дорогие импортные носки и галстуки, потом по логике должны завести яхты и собак. Уж лучше бы эти завели себе Внутренний Долг! Кретины! Им же самим было бы спокойнее воровать, падлам! А то ни одного полноценного института в их государстве нет! Ничего не опаскуженного ими же самими нет! Показуха одна подлая и воровство! Твари!

Живя в Блефусской Джамахерии, приличный человек не знает, где его настигнет вор, в банке, на даче ночью или у себя в постели! Нигде среднему человеку нет никакой защиты от мелкого, среднего и крупного криминала. В Блефуску уже не живут нормальные люди, они уезжают отсюда, понимая безнадёжность такой жизни, какая здесь творится!

Что люди? Они вам простят всё, что угодно – болезнь, бедность, каргу-жену, даже будут радоваться тому, как вы неуклонно преодолеваете всё возрастающие трудности, но они никогда не простят вам ни малейшего успеха, ни крепкого здоровья, ни богатства и постараются всё это разрушить!

«Они проявляют то, что государство считает добродетелью в тайной надежде на воздаяние. Это крючок, благодаря которому государство грабит большинство. Другим побудителем к активности у него служит плётка, разная в разные времена!»

Как быстро закончился день!

Когда я заходил на рынок, а делал я это довольно часто, всегда предо мной егозил потный, маленький мужичонка с грязным мешком на спине. Всегда он бежал впереди со своим латаным-перелатаным мешком, как заведённый, как будто подосланный ГПУ для внимания положению дел. Он тревожно оглядывался, хватал рукой за пустой мешок, как будто там лежали бочковые бриллианты, снимал его, долго и пристально вглядывался в тьму, а потом бросался назад, словно забыл на паперти половину бриллиантов. Запах от него был под стать запаху от иных организаций и в описаниях не нуждался. Похож на церковный, но с более тонкой и явно выраженной нотой мочи. Да, трагическая нота мочи в его запахе превалировала! Типок что надо! Я бы таких на Запад кучами с парашютами засылал, чтобы западные шпионы и принцессы сдыхали там от их вида ииспарений! Даешь мировую революцию!

Бранглийской королеве не мешало бы с таким познакомиться поближе!

Так как при всех шальных изменениях траектории, он постоянно оказывался на моём пути, он раздражал меня.

«Там, где царят случайные ничтожества, подброшенные на свои места прихотью судьбы, там нет ни великих идей, ни великих обретений!»

Но всё-таки лицезрение этого типа развлекало меня. Я задавался вопросом, откуда появляются такие типы и куда они потом пропадают?

Я задумывался над вопросом, в какой мере появление такого социального типа естественно в нынешних условиях, или это чистая случайность, причуда социума?

Тут надо бы отвлечься, чтобы рассказать кой-какую историю.

Это был знаменитый век, в который сначала звизгнулась правящая династия, и в который знатный большевик Иван Сестрёнкин объезжал чудовищную трофейную лошадь, доставшуюся ему после гибели хваброго белого венерала Тырина, столь много сделавшего для неблагодарного болгарского народа.

Добрый Сестрёнкин арестовал Тырина на острове Хлебном, и съел его от бескормицы и тоски.

Большевик Иван Сестрёнкин белых не любил, потому как белые затемняли новые возможности для надёжного продвижения в жизни простых рабочих людей, оттеняли таланты рабочих и глистян, а потому были повсеместно подлыми реакционерами и полным отпадным гипер-фуфлом! Они отжили свой социальный век и он, Сестрёнкин должен был, обязан был проводить их всех на верное историческое кладбище. Всех этих прохвессоров, аристократов, дворян! Всю эту талмудическую шушеру!

И вправду, когда он их проводил на кладбище, воздух и вправду надолго очистился и посвежел. Но потом, когда появилась новая красная прохвессура, а вместе с ней и красные дьяволята и дворяне, воздух снова неотвратимо провонял!

Особенным снобизмом блистал атаман Свирский, одноглазый гигант, наводивший ужас на северо-восток Блефуску, области, населённой мирными панажухеями и криспами, двумя народами, никогда не работавшими и только отменно любившими бильярд и шумную королевскую секу.

Ввиду опасности их главного занятия и гордого нрава, большинство из них были одноглазыми.

Атамана Свирского надо было во что бы то ни стало извести!

Посланные пионерские засады кроме плачущих защупанных пионерок ни к чему не привели, и от децких крестовых походов тоже пришлось перейти к настоящим.

Послали вагонетки с пьяными агитаторами, но Свирский только и делал, что ставил их к стене богадельни и расстреливал.

Тогда Сестрёнкин переоделся каликом и поехал сам.

Только так Свирский исчез, гдей-то закопав кодмизара Левина и половину золотого запаса Блефуску.

Сестрёнкин же с исчезновением врага оперился немного и надел на волосатое матросское голое тело цвета децкой негаданности китовую рубаху.

– На! – неласково сказала власть, тяжело расставаясь с подарком.

– Хвать! – только и смог сказать он, прижимая валенки к узкой груди. Или рубаху уж, не помню точно! А может, и то, и то!

В двадцатые годы с приходом шепелявого стиля в гору продвинулись «Гунькин Штраус и Быстрые Ластоногие Марсы», бежавшие как все джазмены из Кармании через Польшу и Китай. Название у группы было что надо! Первый сорт! Парадоксом было то, что почва, ушедшая из-под ног в Кармании, здесь под ноги не вернулась, или, лучше сказать, её попросту никогда не было!

Револьвер пришлось отложить, а потом и сдать рачительной власти.

Потом пошли годы полные аплодисфараонов и цветов. Он стал импресарио артистов и одновременно раз в неделю писал на них доносы в секретные органы.