Наталья Сахарова - В едином ритме. Три повести

Я опасался, что он расскажет жене (это было козырем в его руках, он ведь хочет быть с ней). Опасался не потому, что не хотел причинить ей боль. Семья – моя территория, я не готов был кого-либо на неё допускать. Я вернулся домой в тот вечер злым, стал расспрашивать о нём, говорил, что она должна уволиться. Жена не понимала моего напора, уверяла, что они друзья, что между ними ничего не было с тех пор, как она выбрала меня. И это была правда. Но тогда я не верил, потому что был всецело во власти ревности. Ревность вызывала во мне агрессию. Сказывалось ещё то, что я много пил (крепкий алкоголь делает меня неуправляемым).

Жена стояла возле раковины, мыла посуду после ужина. Я сидел за столом и пил коньяк. Во мне кипела злость. Матерясь, я встал из-за стола и бросил в жену бутылку. Я целился в голову и задел голову.

Бутылка отскочила от лица жены и ударилась о шкаф. Бровь была рассечена. На щёку стекала кровь. Прибежали дети.

Помню, мне не было жаль жену. Я велел сыну вызвать скорую, а сам ушел в бар, пить. Когда уходил, у жены была тошнота, дочь принесла тазик. Опух правый глаз под рассечённой бровью. Но мне было всё равно. Я ушёл.

Врачам жена сказала, что упала по неосторожности и ударилась о ножку стола. Думаю, они не поверили.

Его первое слово после месяцев молчания обрадовало меня сильнее, чем первые слова, произнесённые нашими детьми!

Было раннее утро. Он спал беспокойно, всё стонал. Мне кажется, во сне его преследует авария. Он пытается крикнуть что-то, просыпается испуганным, в поту. Под утро стон был душераздирающий. Я встала, пощупала лоб – у него был жар. Намочила полотенце и положила ему на виски. Обняла, пытаясь успокоить. Шептала ему, что всё хорошо, что это всего лишь страшный сон, что я здесь, рядом с ним.

Повернула голову к нему и увидела, что он плачет. В эти месяцы он стал таким чувствительным. Хотя за тридцать три года я видела слёзы на лице мужа лишь однажды – когда умирала его мама.

Вытерла слёзы. Сказала, что люблю его и что он молодец, держится.

Пошла на кухню готовить завтрак. И тут услышала звук из комнаты – мужской голос. Думала, померещилось. Решила проверить – может, радио включилось.

Вошла в комнату, а он радостно кричит: «Она движется! Нога движется!». Его лицо было снова в слезах, только на этот раз от счастья.

Так он заговорил.

И в тот день его тело начало возвращаться к жизни. Муж оживал.

Жена массажирует моё обездвиженное тело один раз в день – вечером. А по утрам массаж делает врач. Мне кажется, они зря тратят время. Моё тело, похоже, мертво.

Я не надеюсь. Продолжаю существовать. Пока она этого хочет. И потому что я не в состоянии увести себя из этой «жизни» – не могу встать и шагнуть в окно.

Она вышла. Стучит посудой на кухне. Видимо, скоро опять время еды. Я ем только потому, что она так хочет.

Что это?

Как будто какое-то движение под одеялом. Что-то почувствовал. Странно. Движение… – пусть лёгкое, но в том месте, где его не было уже очень давно.

У меня движется нога!

Я не верю в это. Не может быть! То же, наверное, почувствовал бы человек, у которого вдруг выросла третья нога.

Я закричал: «Нога! Движется!». Забыл, что не умею говорить, что разучился.

Жена прибежала. Мы не знали, чему радоваться больше – тому, что я снова говорю или тому, что мои конечности, наконец, обрели жизнь.

Захотелось посмотреть наши свадебные фотографии. Достала альбом из шкафа, протёрла от пыли. Давно мы его не листали. Спросила у мужа, хочет ли он присоединиться. Мне показалось, муж замешкался (наверное, стыдно смотреть на тех чистых возлюбленных, какими мы тогда были), но ответил: «Очень хочу». Помогла ему облокотиться на спинку кровати. Села в изголовье, листаю.

Мы здесь совсем дети, моложе наших детей теперь, и счастливые. Я в длинном пышном платье, как мечтала. Платье сшила мама. Обувь искали долго: у меня 35 размер и нога узкая, в итоге тётя привезла туфли из командировки в Италию. Фата была красивая. И причёска.

Белые миниатюрные розы смотрелись нежно на моих чёрных длинных волосах. Знакомый парикмахер сделал свадебную прическу за полцены – посчитал её как вечернюю. Такую же розочку, как у меня в волосах, жених прикрепил к карману своего пиджака.

Он был красивый. И так сильно любил меня тогда! Я без тени сомнения сказала «Да» и произнесла клятву. Чувствовала себя, наконец, настоящей женщиной. Наконец – потому что в том возрасте нам хотелось поскорее стать взрослыми.

Мы любили. Чистой и сильной любовью. Всё было так, как должно было быть. Если не для нас, любящих друг друга всем сердцем, создан институт брака, то для кого же?

А вот мы танцуем первый танец молодожёнов. Под нашу песню – ту самую, под которую всё началось, когда он впервые пригласил меня на медленный танец. Это было тридцать четыре года назад. Я пришла на дискотеку одна, что было редкостью – мой тогдашний парень не отпускал меня ни на шаг. Мы учились с тем парнем вместе с первого класса, в старших классах начали встречаться. Он клялся мне в вечной любви, а мне чего-то не хватало.

Будущий муж казался мне интересным. Я замечала его влюблённые глаза. В тот вечер, когда по стечению обстоятельств я пришла на дискотеку одна, он робко подошёл и, смущаясь, спросил, станцую ли я с ним. Я согласилась (может быть, судьба стояла позади и подтолкнула меня к нему). Мне нравилась та песня. Я аккуратно положила руки на его плечи, а он – на мою талию. Мы танцевали, сохраняя дистанцию, и тайно посматривали друг на друга. В какой-то миг наши глаза встретились – с тех пор мы не расставались.

Я до сих пор люблю его так же сильно, как в то далёкое время. Муж для меня – всё тот же мальчик, который одним летним вечером пригласил меня на медленный танец и робко поцеловал.

Листаем свадебный альбом. Жена захотела. Спросила, хочу ли я посмотреть. Конечно, хотел, но боялся.

У нас была традиционная свадьба. Сотня гостей, ведущий, конкурсы, поцелуи под возгласы «Горько!». Осталось много фотографий. Жена в белом платье до пола, в туфлях на высоченных каблуках (всё переживала, что она ниже меня, хотя я, наоборот, был без ума от этого). На её голове – фата.

Я в чёрном костюме и белой рубашке. Без галстука – отказался его надевать, упёртый баран. Но с живой розой в левом кармашке пиджака – точно такой же, как в волосах прекрасной невесты.

Мы были безумно счастливы. Этот парень на фото верил, что никто, кроме этой девчушки, ему не нужен и никогда не будет нужен. Мы любили и светились.

Если бы явился на нашу свадьбу кто-то прагматичный и сказал: «вы всё это растеряете: любовь, чистые намерения, честность, готовность понимать и поддерживать друг друга, между вами встанет быт, другие женщины и мужчины, деньги», – его гнали бы в шею. А мы продолжали бы целоваться и танцевать. Эта прекрасная девушка, уже жена, в белом платье, положила бы голову мне на плечо. Я обнял бы её настолько крепко, насколько возможно, чтобы не сломать ей рёбра. Мы двигались бы в такт нашей песни. И счастливее нас не было бы людей на всей Земле.