Юрий Линник - День флота. Матросские рассказы и повести

Однако, Ильясова такой паллиатив, когда электрик на «губе» – он без вожделенной сигнализации, устроить не мог. Дров наломали, результат нулевой. А после гауптвахты к электрику и на хромой козе не подберёшься.

В начале следующей недели, на исходе «адмиральского часа», в кубрике электромехаников появляется рассыльный и сообщает, что Садовского срочно вызывает командир. Получив разрешение, Садовский вошёл в крошечную, накуренную донельзя каюту командира. В хрустальной, видимо, подарочной пепельнице дымилась сигарета. Ещё пяток с чувством задавленных окурков неопровержимо свидетельствовали о имевшем здесь место непростом мыслительном процессе. Поймав взгляд Садовского на пепельнице, и поняв, что её содержимое предательски выдало его состояние, Ильясов почти незаметно сконфузился и безжалостно вмял в хрусталь ещё вполне жизнеспособную сигарету. Распахнул настежь полуоткрытый иллюминатор. В каюту пахнуло воздухом, изрядно напоенным тяжким амбре Крепостного канала. Когда командир повернулся от иллюминатора, на лице его уже не оставалось и следа былого замешательства. Он испытывающе посмотрел на Садовского и, как бы решившись на что-то, прервал молчание неожиданным вопросом:

– Сколько времени служишь на корабле?

Какой безобидный вопрос! Командир интересуется, сколько же служит его матрос на корабле. Проще вопроса, да и ответа на него не бывает, но у Садовского ёкнуло в груди нехорошим предчувствием: «Не смирился командир с ничьей. Выждал момент, когда страсти поутихли, и, пока „приговор не приведён в исполнение“, имеет полное право объявить второе действие марлезонского балета».

«И к бабке не ходи, сейчас последует сеанс зомбирования. Не мытьём, так катаньем. Не получилось с арестом, не сломался – будут гнуть медленно» – затосковал Садовский.

Не успел он вымолвить слово в ответ, как вопрос превратился в риторический. Да и знал командир прекрасно, с какого времени электрик на корабле. Последующий за этим спич Ильясова уже не нуждался ни в каком участии Садовского. Говорил хозяин каюты спокойно, изредка, увлёкшись, нарушал невидимую стену субординации, разделявшую их в крохотном пространстве командирской каюты. Но, тотчас спохватившись, возвращал свою речь в сухое русло отношений нижнего чина и начальника.

– А я на этом «охотнике» пять лет. Видишь, капитан третьего ранга, – кивнул головой на свой китель, висевший на плечиках.

– Пришёл на него старлеем, только на воду спустили в Керчи. Я его тогда до последнего болта изучил и таких, как ты, научил. Они уже все демобилизовались. Пришли другие, и они уже на гражданке, я по-прежнему остаюсь командиром этого корабля. Это мой корабль, и я за него несу ответственность и по должности, и по старшинству. Мне известно больше твоего, что вредно, а что полезно этому кораблю. Ты говоришь, что переборка должна быть водонепроницаемой? Да, должна, но если сейчас испытать любую из них, то потечёт на технологических проходках. Тебе известно, что на корабле имеется хитрая система кондиционирования, даже приборы регулирования влажности воздуха в кубриках и на боевых постах установлены. Ничего не работает, и не работало, потому что на заводе не довели до ума. А ведь в паспорте корабля указано, что длительное пребывание экипажа на корабле допускается только при исправно работающей системе кондиционирования. Но мы, полста пять душ, здесь, в неимоверной тесноте, не день, не месяц – годы! На лодках? Да, также тесно, но экипаж то живёт в казарме. Поэтому, небольшое отверстие в переборке под палубным бимсом на живучести корабля не скажется. Хуже не будет! Отвечаю! Нештатная проводка, говоришь? Есть приказ командира дивизиона, согласованный дивизионным механиком. Я обязан его выполнить и поставить под контроль доступ в арсенальный отсек.

Садовский слушал откровения командира, не перебивая. В общем, он был согласен с доводами командира, понимал и раньше эту житейскую философию здравого смысла. Но один нюансик буравил его сознание и оставался камнем преткновения для того, чтобы принять полностью аргументы Ильясова. Если уж так необходима эта сигнализация то было бы очень кстати нарисовать схему, узаконить её и направить для исполнения на все корабли. Была бы хоть какая-никакая техническая документация.

Этим, веским, по мнению электрика, резоном он и намеревался, как козырной шестёркой, побить простой туз командира, ибо ожидал, что после разъяснительного раута последует повторения приказания с последним предупреждением. Но Садовский плохо знал своего командира, поэтому не смог предугадать финал этой назидательной проповеди. Ильясов же, как маститый игрок, безошибочно просчитывал ходы за себя и за электрика, не позволяя ему ни одним словом возразить или даже оправдаться. А когда Садовский, нагруженный по ватерлинию его доводами, попытался всё-таки изобразить что-то в ответ, командир сразил его обезоруживающим эндшпилем:

– Поэтому, я тебе больше не приказываю, хотя, понимаешь, имею такое право. Я обращаюсь к тебе с просьбой командира сделать это. Первый раз я обращаюсь с просьбой к матросу срочной службы и, надеюсь, ты поймёшь.

Заключительный пассаж Ильясова застал Садовского врасплох. Что тут ответить? Стоять на своём? Тупая, ослиная тактика. Поддаться на уговоры? Ради чего тогда весь сыр-бор затевал. Любой ответ был бы неуместным. Знать, понимал это и командир. Потому, не дал электрику ни малейшего шанса изречь глупость, или, как минимум, банальность.

– Об аресте забудем, а этот разговор только между нами, тобой и твоим командиром. Можешь идти.

Беседа, вернее монолог окончен. Садовскому оставалось лишь произнести формальное «есть» и покинуть командирскую каюту. Он спустился в пост управления машинным отделением и устроился в удобное кресло командира боевой части. Аудиенция у командира оставила двоякое послевкусие. Казалось бы, компромисс налицо, но копни глубже – одна из сторон кладёт своего короля на шахматную доску. Внизу за прозрачной стеной кабины управления вокруг проёма демонтированных паёл копошились мотористы. Переносная лампа, опущенная в трюм, снизу грязно-жёлтым светом подсвечивала лица, искажая их до неузнаваемости.

Итак, теперь уже просьба. Просьба не приказ. По сути, не все просьбы обязательны для исполнения. Но здесь нечто особое, что будет поважнее приказа! Неспроста Ильясов пачку выкурил, прежде чем решиться на откровенный и доверительный разговор с электриком. Фактически, поставил на кон игры свой командирский авторитет, запросил у матроса, что называется, вотум доверия. Проигнорировать просьбу означало бы оскорбить командира. А имеет ли на это право электрик и заслуживает ли того командир? Матершинник, правда, ещё тот, но это русский флот, понимать надо. ХитрО задумано, не правда ли? Садовский вздохнул: «Ну да ладно, значит, его взяла». Открыл амбарную книгу, служащую для черновых заметок, и начал набрасывать схему контрафактной примочки к проекту 204.