Array Сборник - Ялос-2016. Сборник Ялтинского международного литературно-музыкального фестиваля

В Хайфу, в Тверию, в Акко, в Ашдод,
И с собою не фирменный возит он
Чёрный с золотом свой кларнет —
Костяную, колена козьего,
Дудку чуть не библейских лет.

Он обычаю свято следует,
Богу клятву дав потому,
Что от рук отцовых и дедовых
Эта дудка досталась ему.
И – как гены неандертальцев,
Что глубинно таятся в нас, —
Сами правят душой и пальцами
Острия музыкальных фраз.

Так пляши над торжищем мусорным,
Память-музыка, всё быстрей,
Ты, чей автор не Моцарт, не Мусоргский, —
Авраам, Давид, Моисей!
Ты полна пастушьего свиста,
Бурь и засух! Твой норов лют!

Плачут, слушая кларнетиста.
Плачут, слушают, подают…

Христос воскресе!.. Плакали и пели,
Убогим клали сласти и рубли,
Близ церкви умывались из купели,
Наполненной от матери-земли.

И крестным ходом, со свечой из воска,
Брели под колокольный перезвон,
В своих платочках, светлых и неброских,
Похожие на лики у икон.

Я их – кто постарей и кто моложе,
Счастливых и у горя на краю
Несуетно хранящих имя Божье —
Немало повидал за жизнь свою.

И, чуждый этой веры от рожденья,
Я, выросший вдали от слова «Бог»,
Дивился связи силы и терпенья,
Чьего единства я постичь не мог.

И мне далось не логикой, не мерой,
А будто взмахом удивлённых крыл:
Бог если был, то был силён их верой,
А если не был, всё равно он был.

Несли они не страх, не покаянье,
Но тихое величие своё,
И был их Бог – любви иносказаньем,
Прекраснейшей метафорой её.

Горький сон мне явился сегодня под утро некстати,
Что поставлен я паузой в Божьей великой сонате
И меня, как скалу, огибают летучие звуки,
Простирая в пространство прозрачные крылья и руки.

Мне ли критиком быть высочайшей Господней работы,
Где в великой гармонии встали великие ноты?
Но надмирный Маэстро, увы, не узнает, что значит
Быть молчащим меж тех, что смеются, поют или плачут.

Я себя утешаю: молчание необходимо!
Ведь недаром прекрасно немое отчаянье мима,
И затишье заката, и ночь, где ни ветра, ни звука.
Ах, не верьте, не верьте! Быть паузой – тяжкая мука.

И что мудрость в молчанье – вы этому тоже не верьте,
Потому что звучать – есть отличие жизни от смерти,
Потому что иначе идти невозможно по краю!
Может быть, я проснусь. Может быть, ещё что-то сыграю.

Ах ты гордый, смешной, одноногий, влюблённый и смелый,
Верный воинской дружбе, уставу, присяге и чести,
Неизменно готовый погибнуть за правое дело,
Даже стоя на месте!

В мире, ржавчиной полном, есть давний закон оловянный:
Жизнь солдат коротка, но пока мы хоть капельку живы,
Не страшны нам ни тролль, ни сугробы, ни крыс окаянный!
Верь в удачу, служивый!

Кивер чист и блестящ! – значит, был человек не на марше,
И параден мундир, и усы с выражением строгим!
Жаль, отливка с дефектом… Но ты же солдат, а не маршал, —
Проживёшь одноногим…

Дисциплина – вот главное! Скажут – пальнёшь из мушкета
И в атаку пойдёшь, щеголяя мундиром карминным!
И тебе улыбнётся танцовщица лунного цвета
С полки, что над камином.

Ах, не верьте, что в зале творится обыденный ужин,
Где семья с аппетитом припала к фасоли и крупам, —
Здесь на крыльях любовных солдатик с танцовщицей кру́жит
Над гороховым супом!

А потом над жарки́м, истекающим перцем и соком,
Жизнь прочертит полёт их, исполненный подлинной страсти!
Но положит камин окончание чувствам высоким
В красной огненной пасти.

Опечалятся все, а особенно бабки с дедами,
Те, что про́жили век свой в мечтах и трудах непрестанных.
И становится ясно, как мало отличны мы с вами
От солдат оловянных.

Ведь и мы, и они держим гордыми лица и спины,
И в атаки идём, и влюбляемся страстно и робко.
А безжалостный рок нас потом отправляет в камины
Или прячет в коробку.

О литаврах и лаврах не грезя,
различая и лепет и рык,
я приписан к российской поэзии.
Моя родина – русский язык.

В этом царстве, куда ты ни сунешься,
синь певучая без рубежей.
Эта прелесть приставок и суффиксов,
эта мудрая власть падежей!

И вздымается дым над треножником,
отгоняет бездарностей прочь,
и апухтинским страстным трёхсложником
знойно дышит цыганская ночь.

Прозвенят бубенцы с колокольцами —
птица-тройка! И вновь тишина.
Полукровками да инородцами
обустроена эта страна.

Это осень с нежданною просинью,
это вёсен шальной карнавал.
Это в душу и песню всё просится,
а язык нам Господь даровал.

Но надвинулось время погромное,
и с поклажею легкой в руке
я покинул пространство огромное,
где поют на моём языке.

Знаменитая цитата
о чернилах в феврале.
Полетел к родным пенатам
треугольник журавлей.

Холодам приходит крышка.
Ни к чему озноб и дрожь.
Странный месяц-коротышка
По-особому пригож.

И хотя он месяц стужи,
по натуре он – апрель.
Он смотреться любит в лужи
под тяжёлую капель.

Расцвели под Тель-Авивом
и алоэ, и миндаль.