Валерий Голев - Волчий лог

– Да… несладко им там, не всё таперече дозволено им гутарить 5 5 Гутарить – говорить. , немец прёт на нас силой великой, – раскурив козью ножку, подытожил он услышанное. Только он сел, раздался взрыв, звон стекла, и сильная вспышка озарила избу. Какое-то время была жуткая тишина, только тараканы продолжали шуршать в полной темноте, и было слышно, как керосин булькает, вытекая из лампы, валявшейся на полу.

– Боже милостивый, что это. Царица Небесная? – прошептала мать, подняла лампу и стала её разжигать трясущимися руками, чиркая спичкой.

– А-а-а… – заорала почтальонша нечеловеческим голосом.

Она вскочила с лавки и бросилась к ведру с водой в стряпку, за перегородку. В тусклом свете керосинки, коптившей без стекла, было видно, что кисти левой руки у неё нет. Она окровавленную культю окунула в ведро, вода тут же окрасилась в алый цвет. Мишка вскочил, резко отбросив тулуп под лавку.

– Доигралась, я говорил, дай, доигралась, – кричал он почтальонше. Она сунула культю во второе ведро, вода тоже стала красной от крови, подняв изуродованную руку кверху и обхватив её здоровой рукой со страшным криком, толкнула ногой дверь и выскочила в сени там, грохнув задвижкой, выбежала на улицу, громко крича.

– А-а-а… – голос её удалялся. Мишка, в одних кальсонах, босой, бежал за ней, хлеща незавязанными штрипками по земле.

– Доигралась, доигралась, – кричал он. Ванька и Володька молча лежали на полу, только глаза были видны из-под одеяла. Маша приподнялась с подушки, с белым, как пшеничная мука, лицом от страха. С печки, отодвинув цветастую занавеску, крестился и дрожащими губами шептал молитву Николаю Чудотворцу дед Вова, удивлённо смотря вниз. Тут раздался тихий стон Тихона Васильевича.

– Анюта… Анют, глянь-ка, – тихо прохрипел он. – Всё, настал мой час, – еле выдавил он из себя. Мать взяла лампу, поднесла её к лицу деда. Шея у него была в крови, рука, которой он держался за шею, тоже была в крови, и из неё торчал кусок мяса.

– Боже ж ты мой. Царица Небесная, – причитала мать. Она тихо отняла его руку от шеи, кусок мяса, звучно чмокнув, упал на деревянный пол. Мать взяла полотенце, намочила его и аккуратно провела по шее. – Нет тут ничего, хрыч старый, напугал до смерти. Кусок прилип просто, – закричала мать на него. – Иди домой, убраться мне здесь надо.

Дед, кряхтя, встал, держась рукой за шею, и медленно вышел в сени.

– А всё немцы проклятущие. Чтоб им… повылазило, – пробурчал он себе под нос.

Утром Ванька вышел из дому, как всегда последний, братья не любили ходить вместе, учились они в разных классах и поэтому ходили порознь. Из-за кустистого холма за речкой на горизонте, где был деревенский погост, вставало большое, жёлтое, как яичный желток, солнце. Деревянные и железные кресты, поблёскивая крашеными глянцевыми гранями, пускали в сторону деревни солнечные блики. Ванька, прищурившись, посмотрел на погост и, нехотя закинув школьную сумку за спину, подумал: «Трошки там не оказались, во ка». И поплёлся в школу. Когда он подходил к колючей проволоке охраняемой зоны поста воздушного наблюдения, расположившегося недалеко от школы на краю села, его догнал закадычный друг Володька, сосед.

– Слыхал, как у нас давеча 6 6 Давеча – вчера, позавчера. бабахнуло. Почтальонше руку оторвало, – начал взахлёб рассказывать Ванька.

– Слыхал, – прервал его Володька. – Мать твоя утром к нам приходила за стеклом для лампы. Что же это так рвануло, а?

– Мишка, брат, гутарил, что взрыватель от гранаты аль от мины, – ответил Ванька. – Наверное, солдат какой-нибудь потерял, а может, немцы сбросили с самолёта, они нам нарочно такие штучки подбрасывают, когда летят над нами. Помнишь, нам капитан ПВО в школе рассказывал.

Над головами ребят раздалось прощальное журавлиное курлыканье. Неровный, неспешно перестраивающийся клин серых журавлей медленно летел в далёкие, невиданные, тёплые края. Мальчишки, задрав головы вверх, придерживая руками кепки, стали считать.

– Сорок восемь, – сказал Ванька.

– Не… сорок девять, – не согласился Володька. Так, споря и пихаясь, они шли вдоль колючей проволоки и, дойдя до угла, где стоял часовой, остановились.

– Во… глянь, ну и морда, как у кабана, – засмеялся Володька, пальцем показывая на солдата. Тот, держа в одной руке открытую, поблёскивающую жирной смазкой банку, другой рукой ел свиную тушёнку алюминиевой ложкой. – Кабанчика этого, да на фронт, там бы жир с него быстро вытек, – не унимался Володька. – А таперече, как хорошо, стой под навесом и жри тушёнку.

– Точно, во отожрался, – ехидно процедил сквозь зубы Ванька и метнул в кучу пустых банок из-под тушёнки грудкой – куском ссохшегося чернозёма. Раздался звон пустых консервных банок.

– Ну-ка пошли отсюда, я вам дам кабана, – часовой вышел из-под «грибка» и взял в руки самозарядную винтовку Токарева СВТ-40, стоявшую до этого у визира, на котором определялся курс пролетающих самолётов. – Быстро пошли отсюда, а то стрелять буду.

Ребята засмеялись и побежали дальше, в школу.

– Есть дюже 7 7 Дюже – сильно. захотелось, – на бегу прокричал Ванька.

– Ага, от пустых банок так вкусно тушёнкой пахнет, – согласился Володька.

В школе все болтали только об одном – взрыв в избе. Мальчишки спорили, от какой гранаты был взрыватель. Мишка, Ванька, Володька и даже Маша были героями каждый в своём классе. Ещё одноклассники рассказали Ваньке и Володьке, что на другом конце деревни дезертиры у глухой Матрёны забрали козу и чуть её самую не убили. Всю избу перерыли, искали самогонку. Что хоронятся они в логу, якобы кто-то их там видел. В этот день во время занятий Ванька со своим другом опять довели молодую училку до слёз. Её направили к ним в школу преподавателем русского и литературы перед самой войной по распределению. Всё лето она помогала: красила, белила печь, мыла полы, окна, оттирала парты от каракуль, вместе с другими учителями готовила школу к новому 1941—1942 учебному году. Молодая, с косичками, в очках, в общем, настоящая училка. Директор и остальные учителя, видя в ней желание и умение работать, приняли её в свой коллектив. С ребятами у неё было сложнее, надо было каждый день доказывать им, что она не слегка повзрослевшая городская девчонка, а настоящий, серьёзный преподаватель.

На этот раз два неразлучных дружка додумались… во время перемены привязали нитку к тряпке, прибили гвоздь к потолку, загнули его и, продев нитку, к другому концу привязали рыболовный крючок. Когда училка взяла тряпку, чтоб вытереть доску перед началом урока, они прицепили крючок ей сзади к юбке. Все мальчишки покатывались от смеха, когда она вытирала доску, махая тряпкой вверх-вниз. Край юбки тоже поднимался и опускался, показывая белые батистовые панталоны с кружевами внизу. Девчонки тоже смущённо хихикали, опустив глаза. Поняв, в чём дело, училка оборвала нитку, заплакав, выбежала из класса и прямиком к директору.