Валерий Голев - Волчий лог

– Ну что, мелюзга, принимай рабочее место. Сидушку я вам оттёрла, аж до блеска. Садись, не боись, задницу не замараешь.

– Чего вдвоём? – спросил Кузьмич, высунувшись из дверного проёма кабины. Дверей у тракторов этой модели не было.

– А мы по очереди, по одному прогону, дядь Макар, чтоб не уснуть, – ответил Володька.

– А… ну давай, – Кузьмич, довольный, кивнул головой.

– Ну, пока, мелюзга, – Варька махнула рукой и пошла в сторону деревни, красиво виляя бёдрами.

– Матери подсоби, – крикнул ей вслед Кузьмич.

– Ладно, – взмахнув платком, ответила Варька. Первым за плуг сел Володька, он поёрзал на сиденье, поставил ноги на опоры, упёрся спиной в железную спинку и взял в руки палку – чистик для очистки лемеха от налипающей земли, корней, травы.

– Ну, готов? – прокричал Кузьмич. Володька кивнул головой. – Поехали! – скомандовал Кузьмич, перекрикивая рокот мотора. Трактор взревел, выпустил облако чёрного дыма вверх из выхлопной и рванул вперёд. Прицепное лязгнуло, и плуг, скрипя одним колесом, двинулся. Володька закричал:

– Ура!!! – и замахал чистиком, как шашкой. Ванька рассмеялся, потом, оглядевшись, стал искать место, где можно было бы присесть, дожидаясь своей очереди. Недалеко, у бурьяна, лежала прошлогодняя копна соломы. Ванька пошёл к ней. На краю поля он нашёл два нескошенных колоска ржи. Сорвав и положив их между ладонями, с силой стал перетирать, затем, пересыпая из одной ладони в другую, стал дуть на зерно, чтобы сдуть мякину. Когда зёрна ржи стали чистыми, он, запрокинув голову, высыпал их себе в рот. Сначала зёрна были твёрдые и хрустели на зубах, как камни, потом они превратились в некое подобие теста. Ванька с наслаждением стал жевать это тесто, оно вкусом напомнило ему ситный пирог. Большой, круглый, зажаристый каравай хлеба, с выпуклой, треснувшей верхней корочкой, который мать выпекала в печи по большим праздникам. Вдруг прямо из-под ног с грохотом взлетела стая серых куропаток и, рассыпавшись веером, недалеко отлетев, опустилась в заросли лапчатки. Ванька вздрогнул и аж присел от неожиданности.

«Во здорово, эх… было б у меня ружьё, – подумал Ванька. – Двух я точно сбил бы, мать потушила б их в печке, с картошкой», – размечтался он. В животе у Ваньки забурчало от голода. Он подошёл, пнул ногой копёшку, из-под неё с писком выскочили две полёвки. Он хотел было прижать одну мышь ботинком, но она шустро проскочила сквозь высохшую траву и шмыгнула в нору. Внутри ржаная солома уже подгнила, но сверху копёшка была сухой. Ванька плюхнулся спиной на солому и растянулся на ней, подложив руки под голову. Вверху, над ним, над полем, над всей землёй, было бескрайнее голубое небо, и если бы не облака, медленно плывущие по небу, было бы страшно думать, насколько оно бескрайнее. Ветер со степи доносил горьковатый запах шелковистой полыни и тонкий, нежный аромат высохшего на летнем солнце дикого шафрана. Осенняя, засыпающая степь имеет свой несравненный, незабываемый аромат. От копёшки попахивало гнилой соломой и мышами. Ванька закрыл глаза и хотел было вздремнуть, но каждый раз, как он закрывал глаза, перед ним возникал образ потягивающейся Варьки. Его бросало в жар, кровь приливала к голове, всё тело охватывало непонятное волнение, он встал и пошёл искать норы сусликов, просто так, чтоб отвлечься и убить время.

Быстро темнело, солнце опускалось за горизонт. Над полем беззвучно, как тень, пролетел домовой сыч. Ванька нашёл четыре сурчины.

«Завтра надо захватить ведро, – подумал он. – Зараз четырёх ужо отлил бы», – Ванька вспомнил, как они с Володькой летом отливали сусликов. За день по семь, когда и по десять. Володька лил из ведра потихоньку воду, а он держал у сурчины наготове растопыренную кисть руки. Как только мокрая рыжая голова суслика, отплёвываясь и чихая, высовывалась из норы, он хватал его за горло и быстро сворачивал ему шею. Сусликов складывали в холщовую сумку. Потом менялись – Володька хватал, а Ванька лил. За водой, правда, приходилось далеко бегать, летом в полях её трудно найти, только в больших мочажинах, по глубоким ярам, а так бы ещё больше налавливали. Один суслик за лето съедает около пуда зерна, к тому же это основной переносчик таких страшных для человека болезней, как бубонная чума, туляремия, бруцеллёз. Ребята тушки сусликов сдавали учётчику-бригадиру, он записывал, сколько, потом матерям начислялись трудодни за уничтоженных вредителей. Десяток сусликов – половина трудодня. Они за лето по два мешка отрубей заработали, каждый на свою семью. Матери были очень довольны. Послышался рокот трактора, Ванька пошёл навстречу. На потемневшем поле трактора почти не было видно, но Кузьмич включил единственную фару, которая тряслась на каждой кочке, и казалось, что он специально мигает. Володька спрыгнул на ходу, Кузьмич подъехал к краю поля и стал разворачиваться. Ванька выхватил из Володькиных рук чистик и, догнав плуг, запрыгнул на седло. Кузьмич, видевший это, довольный, улыбнулся и прибавил газу. При развороте плуга надо было обязательно спрыгивать. Трактор, разворачиваясь, дёргал и задирал плуг, он сильно кренился, усидеть на нём было невозможно, можно было свалиться под нож. Ребята всегда спрыгивали с плуга при развороте. Работать чистиком, очищать отвал плуга от земли и травы приходилось не часто. Это поле было почти без сорняков, а стерня ото ржи очень короткая и не цеплялась за отвал.

Совсем стемнело. Из лога потянуло прохладой. Ванька поёжился и, трясясь на сидушке, чтобы согреться, стал вспоминать жаркое лето. Он вспомнил, как они купались на реке. В жаркие дни после полудня мальчишки и девчонки, освободившись от домашних дел, ну там, воды принести, навоз убрать, постирать, полы помыть, травы нарвать поросёнку, сено ворошить, да мало ли дел в деревне, собирались у речки, на обрывистом берегу. В этом месте на реке был перекат, сразу за ним глубоченная яма, на дне которой били ключи. Под обрывом край ямы уходил резко вниз в глубину метров на пять, в глиняной отвесной стене которого было много рачьих нор. Мальчишки, ныряя, лазили руками в норы, доставали оттуда колючих чёрно-зелёных раков, а иногда, если повезёт, залёгшего на днёвку холодного, скользкого налима. Дальше по течению, за ивняком, появлялся песчаный берег и становилось мельче. Там купались девчонки да бабы. В общем, к обрыву приходили все, кто умел плавать и не умел, девчонки и мальчишки, но купались каждый на своём месте, купальник в то время был роскошью, купались голиком. Так вот, в один из таких жарких дней Володька и Ванька с другими ребятами купались на яме. Вдруг кто-то крикнул:

– Девчонки идут!

Ребята, у кого были трусы, натянули их, у кого не было, попрыгали в воду. Через огороды по стёжке к речке шли девчонки. Впереди шла Варька Кузьмича с подружкой Наташкой, за ними одноклассницы ребят, а дальше мал мала меньше. Они весело о чём-то болтали, в руках у них были полевые цветы: ромашки, алтайский колокольчик, клевер, рябчик русский, василёк, бурачок. Некоторые на ходу плели венки, примеряя их на свои маленькие русые головки. Когда они подошли к обрыву, ребята стали играть в догонялки в воде. Они плавали друг за другом, ныряли под воду, кто был в трусах, выскакивали из воды, забегали на обрыв и прыгали с него. Кто бомбочкой, кто рыбкой. Каждому хотелось произвести впечатление на девчонок, тем более что среди них были те, которые им очень нравились. У Ваньки и Володьки тоже были подружки, и они тоже пришли. Валька и Ирка, в красивых венках на головах, стояли чуть в стороне и о чём-то шептались и хихикали. У Ваньки трусы были тёмно-синего цвета, ситцевые, по колено, и он, не стесняясь, выскакивал из воды и прыгал с обрыва рыбкой, широко раздвигая ноги под водой, чтоб не потерять свои модные трусы. У Володьки трусов не было, и он из воды не выходил. Ваньке стало обидно за друга, и он шепнул Володьке: