Валерий Голев - Волчий лог

– Давай козёлика покажем.

– Давай, – обрадовался Володька, и они оба нырнули. Под водой Ванька спустил трусы, прижал колени к животу и всплыл кверху попой. Даже под водой Ванька услышал девчачий визг. Когда он вынырнул, он увидел рядом с собой белую, не загоревшую Володькину задницу. Ванька засмеялся и чуть не нахлебался воды. Володька вынырнул и тоже расхохотался. На берегу стояли только взрослые, Варька и Наташка, Варька держала за руку свою младшую сестрёнку.

– Дураки, – ухмыльнувшись, сказала Варька, и они с Наташкой, перешёптываясь и хихикая, не спеша пошли на своё место купаться.

Ваньку здорово тряхнуло, он очнулся, трактор тянул плуг на подъём и оттого рычал зло и натужно. Ванька огляделся, они приближались к Волчьему логу. Вечерняя заря уже совсем потухла, и наступила тёмная осенняя ночь. Ему стало не по себе. По телу побежали мурашки от страха, увеличенные холодом. Ванька с силой вглядывался в темноту, и ему казалось, что там, в логу, за бурьяном, горели волчьи глаза, двигались какие-то тени, слышались непонятные звуки, он хотел остановиться, свернуть, но трактор неумолимо тащил его к Волчьему логу. Его охватил жуткий страх, и он спрыгнул с сидушки. Оказавшись на земле, он стоял какое-то время в оцепенении, потом медленно сел на корточки. Трактор всё удалялся и удалялся, становилось тише. Ванька смотрел в сторону лога, волчьих глаз он не видел, но ему слышались шаги в траве, какие-то вздохи, чьё-то пыхтение. Страх не уходил, и он лёг в межу, чтобы стать, как ему казалось, невидимым. От распаханной земли шёл сильный запах, этот запах живой земли усиливал волнение и возбуждал внутри непонятные, неведомые для мальчишки чувства, и он же напомнил ему о смерти. Так же пахло землёй от выкопанной могилы на погосте, когда летом хоронили деда Михаила, и он же мельком напомнил ему запах весны, начало всему живому в степи. Воистину, из земли вышли, в землю и уйдём, вспомнил Ванька слова из святого Писания. Странный запах, запах начала и конца. Стало не по себе, внутри всё как-то сжалось и заныло. Ванька перевернулся на спину и стал смотреть на звёзды.

Звёзд было много, они мигали бело-жёлтым светом, хорошо был виден и млечный путь. В этой бесконечной массе звёзд Ванька быстро нашёл Большую Медведицу, отсчитав пять расстояний по направлению края ковша, как научил его Степан Сибиряк, показал пальцем на Полярную звезду, в хвосте Малой, и, опустив руку до линии горизонта, тихо прошептал: «Там север». Ванька приподнялся из межи и, определив, где юго-запад, подумал: «Там деревня, там дом». В животе опять забурчало от голода. Ванька снова стал вспоминать тёплое довоенное лето, когда он с другими ребятами, сидя на берегу, наблюдали, как дубовской дядя Коля Тишаков с сыном Федькой подпиливали дубовые сваи у самого дна под водой, оставшиеся от старой мельницы. Немного посидев в тенёчке ивового куста на берегу реки в одних трусах и докурив козью ножку, дядя Коля вставал и, произнеся «Ну… пошли», брал в руку большую двуручную пилу, заходил в воду и тихо погружался без брызг, как заправский пластун. Федька же вскакивал с места и под весёлый хохот ребят нырял за ним почти плашмя, поднимая кучу брызг, как огромный сазан во время нереста. Дальше мальчишки, сидя на берегу, могли только представлять, что происходит там под водой, а здесь с берега они видели только всплывающие пузыри воздуха и желтоватые опилки, которые медленно относило течением вниз по реке. Минуты через две они оба выныривали, шумно отфыркивались и выходили греться на горячий песок. Так продолжалось до заката солнца. Спиленные тяжеленные дубовые сваи деревенские мужики верёвками выкатывали по дну из реки и, погрузив на телегу, увозили на колхозную базу. Там их распиливали на пеньки под углы новых срубов, мочёный дуб не гниёт лет триста. Тишаков дядя Коля теперь вместе с Ванькиным отцом воевал с немцами на фронте, сын его Фёдор погиб. Ещё в августе получили похоронку, в ней сообщалось, что погиб смертью храбрых где-то под Старой Руссой на Новгородчине. По Ванькиным щекам, смывая серую чернозёмную пыль, текли слёзы. Смахнув их тыльной стороной ладони, размазав этим по щекам грязь, он стал вспоминать Варьку, как она поливала младшей, и страх потихоньку улетучился.

Трактор Кузьмича приближался. Ванька встал и перебежал подальше от края пашни, чтоб Кузьмич не заметил его. Он снова улёгся в борозду. Когда плуг проходил мимо него, Ванька вскочил, догнал плуг и запрыгнул на сиденье. Металлическое сиденье уже остыло, и он ощутил холод металла всей задницей, через парусиновые штаны, через хлопчатобумажные кальсоны. Так он спрыгивал с плуга каждый раз, когда трактор Кузьмича приближался к Волчьему логу, страх перед этим местом был непреодолим для Ивана.

– Всё, будя на сегодня, – услыхал Ванька долгожданные слова от Кузьмича. – Идите домой, а то уж поздно, – добавил он. Володька подпрыгнул от радости, подбежал к плугу и сунул палку под сиденье, подёргал её рукой, проверив, не выпадет ли. Убедившись, что она держится крепко, помахал Кузьмичу кепкой. Ребята ещё постояли немного, наблюдая, как трактор с плугом уезжал в темноту. Вот он полностью растворился в ней, только слабый свет от фары прыгал по полю вверх, вниз, влево, вправо, как будто искал чего-то. Ребята пошли по краю пашни в сторону деревни. Иван долго не решался спросить друга, боялся он Волчьего лога или нет. Наконец собравшись, спросил:

– Вовк, ты, когда у Волчьего лога пахал, боялся?

– Ещё чего, – быстро ответил Володька.

– Побожись, – предложил Иван. Володька остановился, молча постоял немного, потом ответил:

– Ещё как, аж кишки в узел скручивались.

– А перед логом с сидушки спрыгивал? – спросил Ванька.

– Пока видно было, держался, а как стемнело, будто чёрт меня с плуга сбивал, – признался он.

– И я тоже, – с обидой проговорил Ванька. – Выходит, мы трусы, а на фронт собрались, отцам помогать, немцев бить, – подытожил он.

– А давай завтра до лога пахать, не спрыгивать, – предложил Володька.

– Давай, – радостно подтвердил Ванька. И они почти бегом двинулись к дому.

Холодной осенней ночью в степи при лунном свете было видно, как волки сплошной, серой тенью бежали рысью, ступая след в след. Старая волчица вела своих четверых волчат в свою школу, школу волчьей жизни. Следом шёл матёрый, он изредка останавливался, поднимал морду кверху и, втягивая ноздрями холодный осенний воздух, подолгу прислушивался, поворачивая уши в разные стороны. В лунном свете он казался огромным и седым, будто присыпанный утрешней печной золой. Дойдя до распаханного клина, волчица остановилась и села, подождала, когда подбегут волчата. Те подскакали к ней, радостно виляя хвостами и тихо повизгивая. Она рыкнула на них, дескать, не до игрушек, они притихли и стали молча смотреть на неё. Волчица, подняв морду вверх, стала нюхать воздух. Определив направление ветра, она встала и побежала прямо по распаханному полю. Прибылые потрусили за ней. Вдруг на пашню как из-под земли выскочил из межи наполовину перелинявший здоровенный русак, серо-рыжий, с белым брюхом и рыжими лапами, сделав красивую «свечку» – прыгнув вверх, заяц помчался по пашне, подбрасывая растопыренными когтями задних лап небольшие комья липкого чернозёма. Волчица рванула за ним. Когда прибылые догнали её и стали обгонять, визжа от возбуждения, она остановилась, ещё раз понюхала воздух, определив направление ветра, и не спеша потрусила на край пашни в ту сторону, куда будет крутить заяц. Выбрав место в некоси, у края ещё не распаханного поля, за будылями высохшей белены, она легла и стала слушать. Матёрый всё это время стоял там, на краю лога, и сверху наблюдал за происходящим, пока в лунном свете мог видеть волчий глаз. Потом резко фыркнул, мотнув головой и безразлично помахав «поленом» – хвостом, потрусил в сторону колхозной базы. Там, в старой овчарне с соломенной крышей, были овцы, и оттуда так вкусно и призывно пахло овечьей шерстью и свежими котяхами. В это время заяц, делая большой круг, нёсся в сторону волчицы, он сошёл с пашни и перешёл на ржаную стерню, по которой скакать было намного легче. Он легко отрывался от молодых, отбежав метров на сто, останавливался, вставал на задние лапы и, вглядываясь и прислушиваясь вокруг, подпускал прибылых, потом подскакивал и, как бы играя, опять легко отростал от волков. Она никогда не ошибалась, и в этот раз заяц бежал ей прямо в лапы. Так охотиться на зайцев её научила её мать, а её – её мать, и так волки охотятся тысячи и тысячи лет. Когда русак, делая большую петлю, добежал до края ржаного поля, волчица молнией рванула ему наперерез. Схватив зайца раскрытой пастью поперёк туловища, она резко мотнула головой, раздался душераздирающий крик обезумевшего зайца и хруст позвонков, большеухий дёрнулся и обмяк, повиснув тряпкой в волчьих зубах. Она не сразу отдала зайца волчатам, какое-то время ходила кругами, держа его в пасти, тихо рыча на них. Потом подбросила его кверху и отпрыгнула в сторону. Прибылые в один миг, набросившись, разорвали русака и съели его без остатка.