Галина Шаульская - Жизнь – это нечто большее

– Сказал, что это последнее, что он мне даст в этой жизни.

– Что, прямо так и сказал? – переспросила Сара, глядя на меня недоверчиво.

Я стояла у окна и смотрела вдаль – на то, как строительный кран передвигает с места на место нужные и не очень вещи.

– Прямо как в жизни, – протянула я отсутствующим тоном и продолжила, словно бы меня кто-то слушал. – Некоторые отодвигают на задний план то, что им, по их мнению, мешает жить, отвергая саму сущность.

Сара молчала, ее лицо сделалось напряженным.

– Нет, не так. Но я уверена, что именно это он и имел ввиду, – добавила я.

– Тогда с чего ты это вообще взяла? – возмущенно воскликнула она, очищая апельсин для соковыжималки.

– Потому что это было последнее, что он сделал для моей матери, оставив нас шесть лет назад.

– Кейс, прости, – неловко произнесла она, – я не знала об этом, ты никогда не рассказывала.

Да, я никогда не рассказывала ей об этом. Так же, как и о том, что произошло на самом деле, но что она знала точно, так это то, что не стоит лезть в душу человека, пока он сам не захочет тебе ее открыть. Возможно, поэтому мы и стали так близки. Однако от моих дальних родственников и адвокатов она знала достаточно, чтобы молчать, и не совсем, чтобы делать выводы.

На мгновение в квартире воцарилась тишина. Уже тогда мы жили в центре Нью-Йорка. Откупных денег отца вполне хватало для того, чтобы он чувствовал себя менее паршиво, и для того, чтобы мы могли позволять себе подобные комфортабельные игрушки. Подумав об этом, я остановилась на мысли о том, что мне бы не хотелось осуждающе относиться к нему, хотя я так и не смогла его простить.

– Да, так же, как и о том, что он не отвечал на наши телефонные звонки, – я вытерла слезы и, встряхнув головой, проговорила, – в том числе и на письма, когда это случилось. Только тогда, когда Ричард послал за ним судебного пристава, вручившего ему повестку, – он нашелся.

– Что в ней говорилось? – осторожно произнесла она, выжимая апельсиновый сок.

Мой голос сделался более спокойным, а в глазах отражалась все та же беспринципность, что и несколько лет назад.

– В ней говорилось, что его вызывают в суд для разрешения финансового вопроса. Только тогда он и узнал, что ее больше нет, – я отчаянно ухмыльнулась.

Сара подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, прошептала:

– Кейс, мне очень жаль.

– Мне тоже, – со вздохом проговорила я, – мне тоже было очень жаль его, когда спустя четыре года после ее смерти и через месяц после моего совершеннолетия и судебного заседания он пришел ко мне домой…

Я чувствовала, как горечь прошлых лет подступает к горлу, а голова наполняется свинцовым сплавом, становясь все тяжелее.

– Мне было очень жаль его, когда он просил прощения за то, что его не было рядом. За то, что он оставил нас. Мне было жаль его, когда он услышал о запрете приближения ко мне и когда его мать ударила меня по лицу, услышав решение судьи, гласившее, что третья часть его финансового состояния переходит ко мне. – Я остановилась и неторопливо продолжила, подыскивая опору. Мой голос дрожал.

– В тот момент я ощутила невыносимую боль, и она не была только физической. Отчаяние и предательство говорили во мне так громко, что я едва ли слышала еще что-то вокруг, ощущая обжигающее жжение на щеке и горячую кровь, что сочилась из уголка рта.

Она возмутилась и, рухнув на стул, воскликнула, стараясь овладеть собой.

– Но почему ты ничего не ответила, почему не заступилась за себя?

– Потому что это не тот путь, которому меня учили.

– Что, – с презрением бросила она, – тебя учили подставлять вторую щеку?!

Я улыбнулась и, взяв стакан со свежевыжатым соком, сделала несколько больших глотков.

– Образно говоря, – я толкнула ее плечом и спустя мгновение продолжила ровным тоном. – Понимаешь, я так и не смогла его простить и не знаю, смогу ли когда-либо. Он совершил ошибку, за которую сейчас расплачивается, и я понимаю, что мучаю его вот этими руками, но пока ничего не могу поделать с собой, как если бы мне доставляло это удовольствие.

– А ты его испытываешь?

– Нет, – однозначно обронила я.

– Тогда зачем ты это делаешь?

Я сделала медленный глубокий вдох и такой же выдох.

– Я не знаю, – с досадой добавила я, – наверное, потому что у меня не хватает сил простить его. Прощение – это удел сильных, а я, похоже, очень слабая, раз не могу принять и ощутить всю его боль, делая свою более значимой.

На мои глаза накатывались слезы, скатываясь и разбиваясь об пол с исправной ритмичностью, словно часовой механизм.

– Может, я думаю, что это единственные чувства, которые по-настоящему связывают меня с ней. Я боюсь, Сара, что если перестану их чувствовать, то предам ее…

– Но, Кейс, – кладя мою голову себе на колени, прошептала она, – как ты можешь так думать? По-твоему, она хотела бы, чтобы ты испытывала именно эти чувства, съедающие тебя изнутри? По-твоему, она желала тебе страданий?

Я не ответила, и она замолчала. Я чувствовала облегчение от своих слов, от того, что смогла честно произнести их вслух. Признаться самой себе в слабости, своих чувствах. В том, что обвиняю отца так же сильно, как и себя. Я носила в себе это четыре года, два – после того как подружилась с Сарой. Я боялась показаться миру с этой стороны, боялась, что люди увидят мою слабость и воспользуются ей. Большую часть жизни мне приходилось быть сильной, запирая свою горечь на замок. Утрамбовывая их внутри себя, на нижних этажах сознания, и пряча ключ от кладовой в таких укромных местах, что сама с трудом находила сперва выход оттуда, а затем дорогу обратно.

В тот день я впервые в жизни ощутила подлинную поддержку человека, который сидел рядом со мной. Я вдруг поняла, что любовь – это бесценное и священное слово, которым описывается бескорыстное, милосердное и безграничное чувство, без условий. Чувство принятия человека таким, какой он есть. Тогда же я поняла, что нельзя любить всех, но можно желать любви каждому всем сердцем. Нельзя быть добрым со всеми, но добра можно искренне желать людям, таким же, как я, ведь ничто не разделяет нас, и, в сущности своей, мы ничем не отличаемся.

Мы рассекали встречный воздух, как серферы рассекают воду на гребне волны, стараясь удержаться на плаву.

– Кейс! – послышался крик сзади, – посмотри сюда!

Я остановилась на светофоре, чтобы обернуться.

– Посмотри, что он пишет! – кричала Сара, надрывая глотку сквозь закрытый шлем.

«Совещание переносится на 14:00. Ты мне нужна в офисе для завершения плана. Я подъеду за тобой в течении часа. Передай Кейс, что он ждет ее в парке через два часа для подготовки презентации».

«Что за черт», – подумала я, жестом руки показывая, что все поняла.