Агата София - Серый морок дневного неба. Ad libitum, или От фонаря на коду. Маноромижор (сборник)

Ну не странно ли, что слова «режиссер» и «тиран» начинаются с разных букв!

– Текст! – как это у него получается? Некоторые слова звучат, как удар бича, и вводят ее в ступор. Режиссер недоуменно оборачивается: «Ну?» Оглушительным, как кажется, шепотом из-за кулисы подсказывают текст: «Это – страсть, временное помутнение рассудка!» – но Вика почему-то не может его сказать. Ей прощают. Настоящую эмоцию она выдаст на сцене. Она это может.

Ты никогда не вспомнишь всех точных деталей того вечера. Не вспомнишь даже день недели, погоду, которая тогда была.

Но есть что-то, что останется с тобой навсегда…

Капли воды из крана, звонко стучащие о раковину на кухне и попадающие точно в такт сильной доли музыки, включенной негромко, что бы можно было разговаривать. И – голос. Звук голоса, которому резонирует каждая клеточка тебя: твоего тела, души твоей, – звук его голоса.

Ирка показывает кивком головы на кран в кухне, понимая, что вы, все трое, сидящие за столом, обратили внимание на этот совпадающий ритм. Повисает пауза – вы прислушиваетесь. Это длится недолго, вскоре сильная доля в музыке и звук капли расходятся в ритме, и вновь возобновляется разговор.

Собственно разговаривают только двое: он и ты.

Ирка сейчас расслаблена как никогда. Нет и намека на ее обычную собранность – почти настороженность. На ее лице спокойная, чуть торжествующая и почему-то, кажется, извиняющаяся улыбка.

За что она извиняется? За свое счастье?

Вы с ним обсуждаете какие-то модные философские темы, а она только улыбается, словно не хочет сейчас ни думать, ни встревать в обсуждения, ни напрягаться. Она тихонько мурлычет, подпевает мелодии, которая звучит из динамиков; подперев голову рукой, смотрит на него. На ее лице выражение абсолютного блаженства, и ты понимаешь, что одно только это выражение ее лица должно остановить тебя от того… а ты еще и сама толком не знаешь – от чего.

Он сидит напротив, на табуретке. После Иркиных долгих уговоров, сопровождающихся сервировкой стола, выниманием откуда-то из недр кухонной мебели разных блюд, своим количеством могущих сильно поразить воображение обычных обитателей общежития, он переместился с импровизированного дивана на табуретку, сомнительной устойчивости.

На «диване» он смотрелся более органично.

«Диван» – по сути матрац, лежащий на полу в кухне с небольшим количеством подушечек – шел ему гораздо больше. То, как он неторопливо вставал с него, медленно распрямляя свое гибкое тело, обтянутое по моде джинсами и пуловером, чтобы поздороваться, а потом снова оказаться на «диване» рядом с книжкой, которую, вероятно, читал, не может повторяться столько раз в твоем воображении. Из этого не выйдет ничего хорошего…

Что за книжка, спрашиваешь ты, и это последнее, что ты говоришь в твердом уме и какой-то там памяти перед тем, как тебя зеленой волной накрывает его взгляд, а звук его голоса растворяет остатки твоей воли.

Все следующие вопросы задает тебе он. Он смотрит на тебя, пока ты отвечаешь, пристально и даже пристрастно, словно выискивает в твоих словах нечто сверх того, что ты ему говоришь. Кажется, ты ему интересна не более чем подопытный кролик, ты моментально решаешь так, принимая первую попавшую в твою голову мысль за истину и… «включаешься»:

Да не узрит он, так внимательно наблюдающий за тобой сейчас, да не разглядит он за невинным образом твоим: в рождающейся улыбке, дрожании уголков губ, в неподдельном разочаровании и безмолвном восхищении, во взлете бровей и недоумевающем выражении глаз, становящихся от этого еще более выразительными, в неосторожном высовывании кончика языка, который чуть освежает твои пересохшие губы, ни в облике твоем, ни в речи твоей, – да не узрит он сути твоей, которая сейчас плавными изгибами жарких линий грациозно и властно обвивается вокруг него и ласкает его, притягивает и влечет в своем вечном древнем танце.

Ваш диалог как поединок. Ты наслаждаешься им. Растущее внутреннее напряжение прорывается внешней силой, раскрепощая тебя. Ты ловишь кураж. Твой голос становится грудным и хриплым. Вы сцепляетесь глазами, даже зрачками, а на самом деле той бездной, которая таится внутри каждого из вас.

Он – достойный противник, но ты не уступаешь ему. И ты понимаешь, что он позволяет тебе это.

Тебя волнуют, заставляют замирать все твое существо моменты, в которых он легко может тебя превзойти, обнаружить поверхностность твоих познаний, копни тему чуть глубже, но даже после незначительной, но такой мучительной для тебя паузы… он не делает этого. Вы оба втянуты в игру: тонкую, изысканную, опасную и погружающую в себя все более и более.

Звук голоса Его подобен лучу, глаза Его подобны солнцу…

Отдай же должное величию зенита светила и проведи час полуденный в тени!

Звук голоса Его подобен пламени, глаза Его подобны огню.

Стерегись огня – ибо выжжет он пашни твои и не пощадит дома твоего!

Звук голоса Его подобен ласковым волнам, глаза Его – море.

Не прельстись наслаждением, играя с водою, даже мелководье – край пучины глубокой!

Звук голоса Его подобен расплавленному золоту, глаза Его – смарагд.

Прими драгоценности лишь от того, кто даст их тебе со свадебными обетами!

…Ирка возвращает тебя в реальность. Чай. Ты будешь чай. Она говорит, что это такой простой вопрос и что ее удивляет, почему ты так долго думаешь прежде, чем ответить. Ты понимаешь весь ужас происходящего с тобой сейчас. И знаешь, как это называется…

Бежать! И ты сбегаешь под ее опять почему-то тебе кажется немного жалкую улыбку и его выразительный взгляд, говорящий: «И это все?»

«Это – все!» – обещаешь ты себе клятвенно и пылко по дороге домой.

«Узы дружбы – священны!» – ты твердишь это как заклинание.

…Ты очень занята в эту неделю, говоришь Ирке каждый день на ее очередные приглашения, и даже если она передает приглашение от его имени. Вы немного отдаляетесь друг от друга. Ей хочется с тобой поделиться чем-то сокровенным, но ты отстраняешься под разными предлогами. Видишь ее расстроенное лицо и думаешь: «Так надо!»

Ничего, так надо. Ты даже гордишься собой. Своей выдержкой. Ты бы тоже хотела говорить о нем. О нем, с ним… Но… узы дружбы. Такая смесь сладко-мучительной боли и жертвенности вполне в твоем характере. Ты понимаешь, что надо просто потерпеть. Пройдет.

Проходят дни, и все происшедшее с тобой уже более походит на временное помрачение рассудка и наваждение, поэтому когда почти через неделю Ирка, совершенно расстроенная, приглашает тебя очередной раз, и предупреждая твою попытку отказа, говорит о том, что все – завтра он уезжает и это прощальный ужин, ты … соглашаешься.