Нонна Орешина - Небо земных надежд

Зелень индикации на лобовом стекле кабины, накладываясь на голубизну неба, придает ему оттенок морской волны. Демин уменьшил насыщенность цвета, и силуэт самолетика, столбики бегущих цифр, обозначающих сиюсекундную скорость, высоту, крен и другие параметры полета на стекле чуть поблекли. Он отрегулировал их яркость и снова мысленно глянул на МиГ в живописном серо-бежевом камуфляжном наряде, придающем ему особо воинственный вид. Под внушительным фюзеляжем, плотно прильнув к нему, тускло серебрится практическая бомба ПАБ-50. Шестиствольная, с отличной скорострельностью пушка выглядит тоже грозно. На пилонах под плоскостями, в блоках пара НАР, в обиходе именуемых “карандашами”. Беленькие неуправляемые авиационные ракеты с лепестковым хвостовым оперением, маломощным зарядом и вероятностью попадания в прямой зависимости от умения и настроения стрелка, напротив, выглядят несерьезно, что придает полету на полигонные стрельбы облегченный оттенок… в ущерб чувству ответственности.

Вот когда работали с управляемыми ракетами воздух-поверхность Х-23 – “ханжами”, как называли в шутку, но с почтением, не только из-за их мощи. Стоили они, по заверениям специалистов, в две “Волги” каждая… Тогда груз ответственности заставлял “до посинения” летать сначала на тренажере, где возникали свои досадные помехи и трудности. Демин считал их естественными и вполне преодолимыми, потому что почти все зависело от него самого, а это обостряло желание и закаляло волю. Он готовился к полетному заданию так, как будто предстояли не учения, а боевые пуски по объектам реального противника, защищенного зенитно-ракетными комплексами, которые надо переиграть в смертельно опасном тайме. Это будоражило, напрягало, заставляло нутром понимать, что он – военный летчик. В глубине души зрело чувство гордости, даже восхищения собой, в чем бы он никогда, никому не сознался даже под пыткой…

Еще Демин подумал, что ему здорово повезло. Новейшее оружие, которое поначалу использовалось экономно и применялось лишь на дивизионных и окружных учениях, работу с которым по солидным мишеням на оборудованных полигонах доверяли только самым опытным летчикам, ко времени его службы в полку отлежало свой гарантийный срок. Пришлось бесценные ракеты, бережно припрятанные на складах, списывать. А чтобы дорогостоящее добро не пропало бесцельно, было приказано отстреливать “хашки” без сожаления и угрызения совести на полковых учениях и обычных полигонах. Вот когда почувствовали летчики истинный вкус боевой работы! Не обходилось, разумеется, без ляпов: то “хашка”, случайно выпущенная растяпой на подлете, улетала в никуда и взрывалась где-то за границей полигона; то из-за несхода ракеты, бывало и просто после срыва захвата цели, воздушный боец-бедолага был вынужден тащить смертельный груз домой и обмирать при посадке. А потом краснеть, зная, что кому-то поопытнее пришлось добивать ракету в цель, выполняя его работу. С ним самим такого позора не случалось, и случиться не могло, в это он твердо верил…

Мысли текли вторым, словно подкладочным планом, не мешая работать: рассчитывать, прикидывать, сопоставлять и все замечать. Внизу бесконечно, уныло ползла гряда сопок. Линия горизонта по окружности тонула в дымке и казалась размыто – грязной. И только небо сияло на удивление празднично. Оно принадлежало сейчас лишь ему, незаполненный голосами эфир подтверждал это. Но не было чувства одиночества. Было упоение свободой, избавление от всего земного, обыденного и назойливого; было очищение от липкой условности каждодневной жизни, от сутолоки никчемных стремлений и пустяшных дел, от неприятностей, которые в последнее время сыпались как из рога изобилия. Свобода не вообще, а свобода мастерства, которая приходит не сама собой, пусть даже ты избранник Божий и в тебя с рождения заложен летный дар. Свобода, завоеванная несвободой обязательного труда, тяжелого, даже мучительного порой, но никогда не каторжного. Труда физического, умственного, духовного, – где как не в полете так гибко, так дерзко, так неистово сочетаются они, казалось, в несочетаемо невозможном, которое превращает мечту в реальность.

В полете праздник души…

…Двадцать секунд до рубежа начала снижения, откуда начинается скрытый подход к полигону… Вон она, двугорбая сопка, похожая на верблюда. За ней – ровное, как стол, каменистое плато в морщинках и трещинах. Мороз зимой и палящее солнце летом потрудились над ним изрядно. Ни единого дерева, даже кустов, никаких привычных ориентиров.

Демин прибрал обороты двигателя, одновременно прижал пальцем кнопку радио:

– “Стремянка”, 231-й. Начинаю снижение.

– Снижение по заданию, 231-й, – торопливо, словно только и ждал доклада, выдал квитанцию руководитель дальней зоны.

Нос самолета опущен, и зеленоватое стекло по-весеннему окрашивает землю. Нарастание скорости, в деталях укрупняющиеся шероховатости подстилающей поверхности приобретают глубину и объемность. Отслеживая перемещение МиГа нутром, и не отрывая взгляда от мысленной точки, в которую надо попасть, выходя на предельно малую высоту – двести метров, Демин как-то по-новому ощущал синхронность своих действий и податливую отзывчивость истребителя. Все было радостно привычно и в тоже время иначе, чем всегда. И это состояние настороженной подобранности, растущее по мере приближения к земле, где уже по-другому, выпукло, воспринималось безжизненное, промерзшее, казалось, все живое похоронившее плато, на века затерявшееся в бескрайних степных просторах…

Секунда, две… тре-ть-я растянулась на плавном выводе… Демин чуть раньше взял ручку управления на себя, перегрузка вдавила немного резче обычного, стрелка радиовысотомера подсказала: двести десять и замерла на этой высоте…

Скорость – километр за четыре секунды… Она смазывает, растягивает, стирает все, что стремительно проносится под плоскостью. Она убивает посторонние мысли, чувства, желания… Она гипнотизирует, опасно завораживает, холодит в груди, съеживая сердце. Все, лежащее по сторонам вблизи, разворачивается, прежде чем ускользнуть назад, а дальнее остается на месте до поры до времени, исчисляемого секундами.

Плато оборвалось внезапно – третий поворотный. Стрелка радиовысотомера дернулась и невозмутимо зафиксировала триста метров, а чуткая стрелка задатчика курса торопливо развернулась в сторону полигона – Демин довернул самолет и снизился еще… Теперь под ним блестящей змеей петляла река с крутыми берегами. Демин шел по руслу и словно нанизывал ее извивы на вытянутый нос истребителя-бомбардировщика.

Сейчас будет контрольный ориентир – линия ЛЭП. Коротко доложить руководителю дальней зоны, в ответ получить лаконично: “Выполняйте, 231-й”.