Нонна Орешина - Небо земных надежд

– 231-й, отклонение 120 – в простуженном голосе руководителя полетами явная усмешка. Или только кажется…

“Тройбан… – мысленно ахнул Демин. – Это я – летчик Первого класса, командир эскадрильи отбомбился на тройку!? Они там что – сдурели? Или я сам сдурел? Такого даже в училище не было… Стоп. Без нервов… Ведь чувствовал…”

Разворот… Взгляд прилип к ядовито-рыжему дымному пятну, растрепанному ветром. Пятно далековато от кромки круга. Что бы так промазать!..Такого не было и быть не могло… Но есть. Замороженная секунда тянется непростительно долго, застывая в душе продолжительной болью.

Что-то разладилось в автоматизме оттренированных, осмысленных движений. Машина словно отделилась от сознания, от физической сути Демина. Казалось, она неслась сама по себе, а он парил даже не в ней, а рядом, хотя перегрузка, еще державшая его тело, напоминала о слитности их судеб… Ощущение несовместимости было ново, неожиданно-пугающе, но, к счастью, недолго. Демин хотел смахнуть пот, стекавший со лба на ресницы. Не перегрузка, а то незнакомое, болезненное чувство мешало оторвать руку от рычага управления, и влага туманила взгляд.

Он мысленно обложил себя крепким матом, хотя в разговорах редко его употреблял, и вновь увидел все четко – цифры, стрелки приборов перед глазами, круто развернувшуюся землю и ощутил себя, опять слившегося с МиГом.

– 231-й. Маневр – “горка”.

– Маневр – “горка”, 231-й. Ваша цель – триста двадцать три. Ра-бо-тай-те, – резкий голос руководителя полетами, подчеркнуто раздельно произнесенное слово – Веслов угадал его состояние – встряхнули, как хороший тумак.

– Вас понял, “Полянка”. Выполняю, – Демин прищурился, солнце светило в лицо, мешая рассмотреть мишенную обстановку.

Перехватив ручку управления левой рукой, Демин потянулся к “бороде” – щитку под приборной доской и резко перещелкнул переключатель “Выбор оружия” с “бомбы” на ракеты – “НАР”, как бы отсекая сердитым движением первую часть посредственно выполненного задания и стирая все отрицательные эмоции, связанные с ним.

“Триста – значит группа БТР и танков, двадцать – второй ряд, третье слева – кем-то уже расплющенное что-то… Или эта груда металла ни в счет? С чего бы майору вредничать… Больше мазать нельзя”, – это даже не мысли, мозг занят основной работой… Задание лежит на поверхности сознания. Выполнение его – действие. Сейчас главное – выдержать режим полета по курсу, по времени, по ощущениям, усиленным интуицией. Размытая синева, да искаженная креном, завалившаяся на бок земля… Оранжевый дымок бомбового разрыва растянулся по ветру реденькой бородкой.

Подскок – “горка”… Резкий набор высоты. Уголок увеличить, еще покруче…

Крыло заслонило цель. “Мертвая зона” длится несколько тревожно долгих секунд. На мгновение, креня и тут же возвращая самолет в прежнее положение, Демин подсматривал цель, ту, единственную во втором ряду, третью слева в третьем квадрате. Дрянная цель, как бы не напортачить… Надо уловить эту невидимую, но ощутимую, когда-то вычисленную, осознанную и в памяти десятками полетов запечатленную относительно цели, точку начала ввода самолета в пикирование.

Не потерять ориентир – наблюдательную вышку… Впереди – кабина, фонарь, кусок неба неестественного морского оттенка… Высота полторы тысячи. Пора… Самолет, вздыбившись, почти ложится на спину.

Ломая траекторию полета, Демин переводит истребитель-бомбардировщик в пикирование на отдалившийся полигон. Солнечные блики от фонаря бьют в глаза, перегрузка сминает тело, тут же отпускает, земля летит навстречу. Покосившаяся вышка корректировщика… там же, где ее запомнил. Краем глаза он видит на траверзе командный пункт с горящими на солнце смотровыми окнами. Взгляд нацелен в верхний правый квадрат полигона, где среди продырявленных БТР и танков кем-то пришмякнутое прямым попаданием непонятно что третье слева во втором ряду…

Марка цели с точкой по центру накладывается неточно. Ногой чуток поддавить педаль… Скольжение – “Кайра” его не любит… Плевать, высчитает, для того и служит… Раньше без всяких “Кайр” в ручном режиме – надежнее было… А сейчас – до чего дожил!

Чуть круче опустить нос – высота тает стремительно, семьсот метров, шестьсот…

“Огонь!” – сейчас бесстрастно выдаст “Рита”. Разрешенная дальность пуска от максимальной до минимальной съеживается за доли секунды… Палец застыл на полуходе пусковой скобы. Еще чуточку… и, опережая “Риту” – пуск!

Ракеты ширкнули из-под фюзеляжа с шершаво-шипящим звуком, словно куском пенопласта мазнули по стеклу. Белые стрелы с лепестками раскрывшегося оперения оставили молочно-белые шлейфы. Демин не успел заметить вспышку…

– Опасная высота… – безмятежным голосом проворковала “Рита”. Предостерегающе замигал на прицеле светящийся крест. Но Демин уже выводил самолет на грани трехсот метров, гадая, черпанул за ограничение или на тестерограмме все в норме? Только еще предпосылки к летному происшествию не хватало…

– Четверочка, 231, – с явным ехидством заметил майор Веслов и уже строго: – Высота в нижней точке?

– Триста, – отрезал Демин.

– Повнимательнее… 231-й. – И с небольшим интервалом, словно выбирая что-нибудь посложнее: – Цель четыреста двадцать пять. Работайте…

– 231-й вас понял: четыреста двадцать пять, – Демин увеличил крен, стараясь разглядеть две шеренги самолетов, доставленных сюда, судя по их внешнему виду, сравнительно недавно. А может, руководитель полетами, невольно щадя, реже других мишеней приговаривает их к расстрелу. Но, скорее всего, работают истребители-бомбардировщики слишком мало для того, чтобы расколошматить все на полигоне, как бывало в прежние времена.

Посторонняя мысль отвлекла и, как ни странно, успокоила. Демин уже без напряжения, сковавшего его после неудачного сброса бомбы, красиво ввел освободившийся от груза МиГ в боевой разворот. Они снова понимали друг друга, и чувство облегчения, казалось, было обоюдным. Машина шла за рукой человека, и никакая автоматика и гидравлика не могли нарушить их чувственного слияния. Мощь двигателя в левой руке, оживальные крылья с пилотажной стреловидностью, рули на хвостовом оперении, весь самолет в невесомой своей громаде – в правой, и сам он – Юрий Демин в центре тела этого невероятного существа, в голове-кабине, насыщенной электроникой, но мыслящей его и только его мозгом!

Ощущение вдохновения, появлявшееся и раньше, но осознанное почему-то только сейчас, помогло сделать третий заход идеальным. Демин чувствовал это, и, сдерживал возбуждение, так хорошо знакомое ему с того, давнего времени, когда летали чуть ли не через день по три-четыре полета в смену, когда нацеленная на бои работа считалась нормой для военного летчика, и сам он был действительно мастером, асом – какие трудные, жесткие и прекрасные были годы! И отголосок их, пробившись сквозь время, прозвучит сейчас очередью из встроенной шестиствольной пушки, вооружившей истребитель ближнего боя.