Роман Романски - Легкость взаимного молчания

Я поднял салфетку с надписью «ЕЩЕ ВИСКИ.2» и сделал серьезное лицо. Официантка – глупое. Она застыла в изумлении, показывая свое непонимание происходящего и тревогу. Я посмотрел на девушку в золотом сарафане и по моей спине побежали мурашки. Затем я опять поднял глаза на официантку и стал трясти перед ней салфеткой. На моей спине скопилось столько мурашек, что они слились в единый поток теплоты. Именно теплоты, не прохлады. Официантка хотела спросить, но у нее получилась утвердительная фраза: «Те же виски принести». Я ничего не ответил. Это был не вопрос, и мне не хотелось писать. Официантка, поняв, что не удостоится от меня ответа, повернула сначала в сторону девушки в золотом сарафане глаза, а только затем – голову. Она явно была растеряна, но приобрела от этого еще одну порцию непонимания: моя соседка сделала жест руками, означающий, что она не может говорить, хотя совсем недавно они обменивались фразами у барной стойки. Жертва нашей игры немного улыбнулась, выдавливая искренность из себя, что у нее, кстати, не получилось, и удалилась, медленно развернувшись.

Мы сидели и наслаждались игрой, улыбаясь только лишь уголками рта и глаз. Мы получали от этого удовольствие. Мы нашли общий язык, не сказав ни слова. Красиво. Я чувствовал тогда, что, как и в мыслях на моих салфетках, мы сжимали два мира в один комок, использовали для общения тишину. То, что я написал тогда на салфетках, еще не зная девушки в золотом сарафане, уже начинало сбываться. Мне хотелось, чтобы материализовалось все до конца. Помню, тогда мной овладевали желания взять целую коробку салфеток и писать невообразимо много, чтобы был хотя бы шанс, что это тоже начнет сбываться. Я хотел сложить все свои страхи и переживания в рассказ, а затем его сюжет повернуть так, чтобы они стали исчезать, поедать сами себя, оставляя на своем месте лишь пустоту, на которой можно будет построить новый мир. Я даже начинал верить, что это возможно. Ведь встретился же мне человек, для знакомства с которым не было необходимости в речи. Кто еще может так точно понять меня, не сказав ни слова и не услышав ни слова в ответ, как не этот человек, сидевший напротив меня и выкуривавший очередную сигарету, – девушка в золотом сарафане? Так я думал в те минуты.

Официантка принесла виски, сказала: «Пожалуйста» и удалилась, на этот раз развернувшись быстро. На улице продолжал звучать дождь, а в кафе – песни из старых кинофильмов. Мы сидели и просто смотрели друг другу в глаза. Все, что мне было тогда необходимо, было в глазах девушки в золотом сарафане. Целая вселенная.

Девушка написала: «За удивительное!». Когда салфетка оказалась уже передо мной, я не сразу стал ее читать. Я продолжал смотреть во вселенную еще некоторое время – было невозможно вернуться из космоса так быстро. Уговорив себя сделать это, я перевел взгляд на салфетку, прочитал «За удивительное!» и, взяв ручку с середины стола, написал: «За знакомство!». Передал ей. Она коснулась взглядом моих слов так, как будто заранее знала, что там написано (может быть, она просто видела, что я выводил ручкой на салфетке, а может мне это просто все показалось). Она написала: «Аня». Аня! Аня! Аня! Аня! Аня! Помню, как меня тогда удивило ее имя на салфетке. «Аня»! Я до тех пор не задумывался, как ее зовут, а теперь будто узнал какую-то тайну, как когда ты чего-то не зная и не рассчитывая получить на то ответ, внезапно делаешь открытие, свалившееся тебе как снег на голову. Теперь к ее образу добавилось имя. Я взял салфетку и написал пять букв: «Артем». Пока писал, я прятал их за своей ладонью, чтобы теперь создать снег летом и для нее. Передал салфетку, она прочла. Я посмотрел чуть выше ее головы, пытаясь увидеть тучу и идущий снег, но, вместо этого, лампа вдалеке создала над ней иллюзию нимба. Я нырнул в ее глаза – в новый для меня мир. Как удивительно, что в них, таких маленьких, столько всего внутри. И как здорово, что в том мире я нашел место для себя. Вынырнуть из этих мыслей меня заставила салфетка, которую передала Аня. На ней было написано: «Красивое имя». Я ответил: «Твое очень красивое!». Затем я взглянул на запястье, где были часы, и добавил: «21 августа 2005 года, 20:30:09». Передвинул салфетку к Ане и, не отпуская ее, подчеркнул «За удивительное!» и «За знакомство». Мы подняли стаканы с виски и слегка ударили их друг о друга. Аня изящно преподнесла стакан к губам и смочила их, сделав маленький глоток. Я сделал глоток немногим больше, чем Аня, но тут же почувствовал, что пьянею.

Если вы когда-нибудь писали на салфетках, то знаете, что это довольно трудоемкое занятие, по сравнению с письмом, например, в блокноте. Выводить буквы приходится медленно, аккуратно, так, чтобы не порвалась бумага. Правда, можно писать гелиевой ручкой. Тогда письмо будет получаться быстрее, но будет большая вероятность того, что чернила растекутся. У меня в тот вечер была обычная шариковая ручка. И именно она нас тогда соединяла.

После тостов «За удивительное!» и «За знакомство» мы молча сидели минут пятнадцать, смотря друг на друга, начиная улыбаться уже не только уголками губ и глаз.

В кафе вошел мужчина. Он сел в центр зала и сразу сделал заказ, не взглянув на меню. Явный завсегдатай того заведения. Я бы не стал его вспоминать, да и не вспомнил, если бы не тот факт, что мужчина начал пристально наблюдать за Аней. Она чувствовала на себе его взгляд. Он не отводил от нее глаз, даже когда она смотрела на него.

Через какое-то время девушка в золотом сарафане и моем пиджаке написала на салфетке: «Что ты делаешь в ближайшие дни?»

Я: «Свободен. Для тебя».

Она: «Тогда хорошо. Поедем ко мне».

Я взял новую салфетку и посмотрел на мужчину, который, как прежде, продолжал внимательно изучать Аню.

Я: «Да! Ты его знаешь?».

Она: «Нет. Выходи на улицу и жди меня».

Я вышел. Сильный дождь смывал уличную грязь, и она бежала вместе с потоками воды в канализацию. Город уже был готов стать обновленным, оставалось только дождаться конца дождя. Но мне тогда хотелось, чтобы дождь не заканчивался, я жаждал оставить эту атмосферу как можно дольше.

Я ждал, когда Аня выйдет из кафе. Я думал о ней. Хотя она и закроется от ливня моим пиджаком, но он, непременно, не сможет ее полностью защитить от воды. И тогда ее волосы опять намокнут и завьются, а капли дождя пробегут ручьем по всему лицу, ненадолго останавливаясь на алых губах. Часть этих капель скатится по шее, а часть – упадет на землю и сольется с ручьями, бегущими по земле.

Я вспоминал Анин запах и почти его ощущал.

Я стоял посередине пешеходной улицы, в одежде, за один миг промокшей насквозь, с прилипшими ко лбу волосами. Я посмотрел вертикально вверх. Можно было отчетливо видеть, как капли летят на меня, и, через какие-то доли секунды, можно было их почувствовать сильными ударами по лицу и немного приглушенными – по одежде. Это были приятные удары. Хотелось так стоять как можно дольше, чувствовать силу дождя и слушать его музыку. Музыку, исполняемую ударами капель об меня и каменную улицу. Я слышал именно эти звуки. Только они могли создавать мою музыку. Я закрыл глаза и наслаждался. Через какое-то время мои веки резко открылись. Что-то передернуло меня внутри. Я только в тот момент, впервые в жизни, ощутил, что чего-то не хватает в моей музыке.